www.psymoct.com

ПЛАЧЬ МОНАХА САТАНЫ

(к постановке проблемы онтодиалога в речевых жанрах)

«Лечу, а мне навстречу бес».

Из басни

«Проклятие Монаха Сатаны» - средневековое поверье о гибельности для детского организма ребенка общения с ним, обреченным на безлюдье и презрение к ближним

Итак, все-таки начнем разбираться в этой довольно запутанной области. Хотя… все вокруг вроде бы противоречит этому: разбилась кружка, файлы никак не могут читаться, компьютер завис. Словом, тема довольно «загрузочная», поэтому – нежелающих просим покинуть зал!!!

ИБО - «Кто-то, ступавший широко и размашисто, ухитрялся совершать прыжки, противоречащие самой силе тяжести - посрамляющие ее закон. Этот кто-то словно бы готовился к приближению ангела, уже встававшего, как купол, над пустыми полями, и первый промельк ангельского креста, воздетого к небу, дрожал зеленоватым, изумрудным лучом». ВО КАК!!!

Для современного сознания сама проблема «онтодиалога» надумана и, по крайне мере, «литературна». Для религиозного – сакральна, или очень личностна -т.е. для того чтобы хотя бы начать обсуждать эту тему, надо сначала договориться о размерах и условиях той «площадки», на которой и будет происходить обсуждение этой проблемы. Обсуждение проблемы «площадки» и будет посвящен этот «кусок».

ВОТ:«Только теперь, дождавшись луча, я поняла, что очень устала. Преодолевая бессилие, я раскинула диван и легла. Черная грушка настенного бра попалась под руку, и, дернув за шнурок, я закрыла глаза. На пороге яви и сна, едва не всхлипывая от радости, я погружалась в зеленый свет, несущий надежду. «Степь да степь круго-ом, путь дале-ек лежи-ит...» - голос отца Глеба, но чистый и лишенный скверности, затянул песню, и странный надтреснутый звон захрустел на моих губах. Сглатывая пересохшим, готовым вступить ртом, я смотрела, как самый кончик луча изогнулся рыболовным крючком и подцепил маленький колокольчик, выпавший из-под дуги. Тихий, тревожный звон, пересыпанный песчинками, дрожал все сильнее. Я обвела глазами комнату, в которой похолодало».

Итак, для обсуждения мы привлечем текст Е. Чижовой из ее романа «ЛАВРА» (Часть III, глава «Ночной гость»). Хотя, можно было бы и Ф.М.Достоевского из главы «Черт. Кошмар Ивана Федоровича». А можно – «записки Андриана Леверкюна». Но суть – совсем не в текстологических преимуществах. Наша задача гораздо шире – ведь доречевые онтодиалоги с развитием экранных технологий так же ринулись в пространство отно-общения. Мы даже не имеем в виду достопочтенный отряд гадалок и предсказателей, астрологов и мистиков всех мастей, обслуживающих наш бо-монд.

Мантры типа – рекламы Кока-Колы: «ЧИ-вау-ва!!», или детско-патетическое: «Маа-ааа-а-а-а-а-!» от «Моей семьи» по типу воздействия точно попадают в поле предыдущих онто-диалогов. И на место привычного «Отче наш» или икон теперь висят портреты Великого и Ужасного «Вэ-Вэ» в кабинетах у самых различных начальников. Уже совсем скоро опять войдут – вместе с падением значимости публичной политики! - в честь «гадания по докладам и речам», затем «чтение меж строк», и т.п. мифология.

Но нас гораздо больше интересуют мои «шатания» по Таганрогу перед новым годом. Ведь и их вполне возможно отнести к разряду отно-диалогов. Моих онто-диалогов с Городом как Бытием.

«Диалог? Надо рехнуться, чтобы поверить в подобную возможность?» - так говорит гуманист Цейтблом из «Доктора Фаустуса», а вот как еще совсем недавно говорил другой герой весьма почитаемой поэмы: «Улица моя! Дома мои… Моя кооперация… Моя милиция…». Тем паче, ежели она так вовремя забирает тебя и особенно твоего друга в трезвователь…

Так что – вполне еще недавно это было никакой не мистикой. Другое дело, что теперь почти все объявлено «частной собственностью». И противостоять этому потоку пока что возможно «мистически», или «онто-практически». И онто-диалог в этой ситуации начинает выступать в несколько иной роли, чем привычная молитва: это есть захват того, что МОЁ. Если оно не МОЁ, тогда оно и не может принадлежать мне… Оно - чужое. Город становится моим на тот момент, когда это мне нужно. Но это «реинсталлирование», очевидно, почему-то нужно и ему самому!... Мы становимся нужны друг другу.

Вот с Ростовом так не получилось: попытка попробовать сознательно назначить ему встречу не привела к успеху. 30 января был FMS, но в Таганроге!.. У солнечных часов, даже двух… На одном – я вспомнил про JOKER и написал письмо, на другом – выложил некую конструкцию на теле часов. Но на Ростов – это пока что не повлияло. Напрямую. Значит, сознательно этот акт не получается. Ростов еще не мой.

ПРИЛОЖЕНИЕ:

«Теперь, совершенно проснувшись, я лежала, приподнявшись на локте, и слушала звон, силясь обнаружить источник. Звон не походил на ненавистный - телефонный и шел откуда-то сбоку, словно сочился из-под стены. Комната выглядела сумрачно. Серая полумгла лежала по всем углам, как в белые ночи, когда время, не называемое ни сном, ни явью, едва переваливает за полночь. Ежась от холода, ставшего нестерпимым, я потянулась к одеялу. Сбитым, истерзанным комком оно приткнулось в ногах. Вкрадчивый звон, терзающий уши, доносился от комнатной двери, и, выглядывая из-за диванного подлокотника, я пыталась разглядеть, что, свалявшееся сероватым комом, могло так дребезжать.

Это что-то, не то мешок, не то забытая в углу половая тряпка, на самом деле, ни на что не походило. Подобравшись к самому краю, я смотрела, как, шевельнувшись, оно обрело живые очертания и серо-зеленый цвет. Тревожный звон рассыпался гадким хихиканьем, и маленькие сморщенные ручонки высвободились из тряпичной кучки и потерлись одна о другую. Они были сухими и тощими, как лапки богомола. Острая мордочка, иссеченная морщинами, ткнулась в них подбородком, и два внимательных глаза, приглушенных складчатыми веками, остановились на моем лице. «Дрянь, - я сказала тихо, - гадина и дрянь. Не смей смотреть на меня». Веки моргнули припухлыми складками. «Тряпка, гнилая тряпка, ты только посмей, посмей раскрыть свой поганый рот». Посыпалось бессмысленное хихиканье, словно сама мысль о разговоре рассмешила помоечную тварь. «Сейчас я доползу до лампы, дерну шнурок, и ты снова станешь тряпкой. Утром швырну в вонючий бак, поняла, гадина?» Решившись, я двинулась на локтях - к лампе. В углу присвистнуло и отдалось торопливым шорохом. Серо-зеленое существо выпростало ручонки и, мелко перебирая задними, зашуршало по полу, в обход. Добравшись до лампы, оно притулилось у кресла. «Ладно. Хотя бы одеяло», - больше я не решалась тронуться с места. Оно не отозвалось.

Закутанная до подбородка, я силилась унять дрожь, но холод, сквозящий от пола, пробивал стеганую вату. Оно сидело, не двигаясь. Сероватый свет сочился сквозь плохо задвинутые шторы, и в этом освещении я сумела рассмотреть: продолговатое тельце, покрытое некрупной чешуей, длиною не более полуметра. Время от времени его сотрясала судорога, и тогда, будто меняя угол чешуйчатого отражения, существо меняло цвет. Обливаясь то серым, то зеленым, оно приглядывалось и прислушивалось, силилось понять язык».

Пушкин-Грилленкопф Ю.А