www.psymoct.com

Л А Б..Р А

(аналитическая записка)

В качестве первого текста для формирования практического дискурса рассмотрим два романа Е. Чижовой «Крошки Цахес» и «Лавра».

1. Этап вступительный. «Ветхозаветное причастие».

- оральная фаза: явно «холодная» мать, слабый контакт «мать-ребенок», далее – «мать-отступница, предательница», явно «не желательный ребенок»;

- анальная фаза: часто отсутствующий отец-«командировщик» заменяется детским садом («внешняя семья») – склоненные над детской кроваткой грубые женщины-няни («плохие матери»&«минус отцы»): «Опять упудохалась! Уродина! Зачем таких рожают!», т.е. частые энурезы, простуды, очевидно и кожные заболевания.

- рациональная фаза: примерная «середина» в школе, одно отличие – папа иногда привозит импортные колготки, но тест на «элитность» не проходит, лохается. Появление новой учительницы английского языка Ф.(F.).

ОТСТУПЛЕНИЕ №1: По нашему мнению, в учительнице проявились родовые или даже суфийские (исламские) корни, которые актуализировались в момент послеблокадного голода. Бабка-татарка явно передала своей внучке (минуя мать-уборщицу!) нечто такое, что позволило той не только легко изучить пять иностранных языков, но даже основать новый «Глобус».

прод.: Проявляется восьмипольная (контурная, по А.Уилсону (I-VIII)) структура: Мать-Отец-Учитель-Жена-Геттера-Родовница-Демиург-ОVница. Соматический кризис - сильная пневмония, сыпь по всему телу, аскетический предсуицид, отказ от еды vs. своего тела. Заключается Завет с Учителем – она «сдает» своих курящих («несовершенных») соклассников ради Учителя. Мать-предательница, Ф. (F.) – подлинная Мать. По сути дела, произошло надстраивание над «поврежденным» родовым каналом исламского/суфийстского метаканала. Уход из школы, метакризисный («из рук Учителя») переход в семью;

- социополовой контур: проблемы у мужа, скитание по квартирам, получение своего дома. Истерика («страх голых стен», «призрак мертвого дома»). Старые знакомые мужа, вечеринки. Появление Дмитрия. Мать мужа устраивает его (мужа) преподавателем в Лавру.

ОТСТУПЛЕНИЕ №2: По А. Уилсону, переход с четвертого на пятый контур осуществляется в удачных канабинольных практиках, в тантрических и суфийских практиках продолженного секса. По мнению указанного автора, христианство предложило еще одну возможность для указанного перехода. Однако, психосоматические практики православия («священнобезмолвия», исихии) с течением времени были оттеснены другими молитвенными практиками.

2. Часть первая. Крещение.

2.1. Воспоминания мужа о детском периоде воцерковления. Отец Валериан. Муж преображается – полуцерковная униформа. Она – хозяйка. Муж предлагает креститься. Образ прабабушки. Отец Петр, дети – уроды («заячья губа»). Рубаха первых христиан.

2.2. Сразу же после крещения. «Я прислушивалась со страхом и трепетом, я слышала их (грехов) шевеленье. Не подчинившись таинству, они говорили со так и дождавшейся чуда, душе. Мое сердце обливалось страхом и отвращением». Как мы видим, процесс, не взирая на «негативную» реакцию новообращенной, все же пошел. «От будничных дел я очнулась на автобусной остановке. Подняв глаза, я увидела людей… В них проступала закоренелая усталость, не имеющая ничего общего с обыденной – дневной. За рабочий день такую не накопить. Она росла из давнего прошлого, не умевшего удержаться в их робкой и короткой памяти. Окруженная чужими телами… я просто попыталась представить: ну, вдруг, вдруг они все покрестятся, неужели тогда, как последний грех над купелью, с их лиц сойдет заскорузлая усталость и они воссияют, как дети – в покое и чистоте? Такого исхода я себе представить не могла».

2.2. Вечером дома – приход Мити. «Привычная Митина непримиримость размывалась горькими словами, под которыми, словно въевшаяся усталость, лежала боль, похожая на мою сегодняшнюю автобусную тоску. Эта боль, которую я распознала, приковала мои глаза. Непрерывно я глядела на глубокие складки, резавшие углы губ». И, наконец, ночью случается то самое, что обычно происходит на посвящениях – человека выбрасывает в некое новое пространство, во сне показывается возможный («новый») выход из ситуации: «Ночью мне приснился автобус, в котором, сжатая со всех сторон чужими телами, я ехала к отцу Петру – вместе со всеми. Сквозь заднее стекло, забрызганное подколесной грязью, я разглядела маленькую фигурку, стоявшую на остановке. Автобус уходил все дальше, но, вопреки всех школьным законам физики, Митино лицо становилось четче и яснее. Со сне я слышала тихий голос, говоривший со мной, и видела болезненный излом рта – у самых своих губ… Набухшая, влажная волна поднялась во мне и разлилась – ему навстречу. Из последних сонных сил, застонав, как от невиданной боли, я выгнулась всем телом и открыла глаза». Старая, более сильная (родовая, и выросшая на ней «суфийская») инициация показала себя.

2.3. У мужа – новая страсть - реверенда. У героини – «бахромчатый» подвиг («жить не по лжи»…). «Кровавые мысли» - родовое прочтение ситуации борьбы с тоталитарным режимом: очищение крови. «Страхи, терзавшие меня, время от времени отступали». Первая теория происходящего вокруг: «гонимые и гонители». Римейк Митиных слов о расколотом народе.

2.4. Новые события в христианстве - пасхальное богослужение. Владыко Николай. Личное обращение к ней за столом. Возникший интерес. Голос Владыки на пленке: «Уши не обманули меня: под живым и сильным голосом, глубоко, на самом его дне, таилась странная, неизбывная интонация – та, которую я приняла за плачущую. Под живым голосом… стояли бесстыжие стены страха». И далее – «по суфизму»: «Широкие рукава рясы взметнулись черными крыльями. делав несколько шагов, но не коснувшись двери, он обернулся ко мне. У самых дверей он стоял, не приближаясь, но лицо, посрамляющее земные законы, становилось четче и яснее. Сжатые, почти прикушенные губы плыли перед моими глазами, и, медленно поднявшись с места, я сделала шаг…». В родовых практиках инициация от Учителя Ученику передается исключительно половым путем. Именно гармоничность такой «передачи» и позволяет наращивать следующие контуры друг над другом (см. гомосексуализм в средневековых университетах…).

2.5. «Повторное крещение»: появление отца Глеба. Два «удара» - в область сердца и в спину. Опять – боль… Исповедь: «Если стоять на одной житейской правде, смотреть ей в глаза, в этой стране убийц и убитых… В этой все заострено и закрыто, а значит, тоже разрушено… В этой разорванной стране у меня нет сил любить… Корни моего дерева, расщепленного молнией, не доставали до воды. В тоске я говорила о том, что ищу другое лицо, похожее на мое, но не мгу найти. В нем должно соединиться все, так, как соединяется в этих больных словах – о кусте. Однажды мне приснилось, чужое и близкое, но это такой сон, который пугает меня, потому что если это сбудется, я погибну». Отец Глеб дал собой какой-то иной путь.

2.6. О начале расширенных трансовых состояниях. «Какие-то невнятные слова, откуда-то вычитанные, - ибо я уже становлюсь жертвою, и время моего отшествия настает… дрожали в срубе колодца. Разорванные ладони подбирали к концу. На стержень был надет острый наконечник, в который ткнулась моя грудь. Нависая над острием, я чувствовала его как раз напротив того места, куда, оперенная больными словами, вонзилась – между лопаток – стрела. Мне оставалось последнее усилие, чтобы, упав на острие, завершить найденное единство. Я оглянулась, но в пустоте, окружавшей меня, не усмотрела быстрого Ангела». Через отца Глеба героиня открывает для себя какие-то новые пространства: «…сначала возникает тихий звук, каждый раз особый, словно где-то вдали невидимый и неумелый регент подает мне ноту из-за такта, и, собираясь на звук, я начинаю различать фразу, похожую на музыкальную. Правда, - тут я перешла на шепот, - если долго прислушиваться потом становится плохо, и по лицу идут красные пятна – я замечала много раз, когда смотрелась в зеркало после…». Соматический предел – тело еще не может устойчиво находиться в этих новых пространствах, так как в нем начинаются процессы невротической «блокировки». Но здесь на помощь приходит сама «конфигурация» этого пространства: «Прошло много недель, прежде чем я, привыкнув к холоду, научилась распознавать его под руками – узнавать различные стержни… и вглядываясь в темно написанные черты Богоматери Млекопитательницы, я, словно вынимая из контекста, теперь примеряла к своей руке мелкие, почти неразличимые буквы, чернеющие в распахе ее красноватого покрова…».

ОТСТУПЛЕНИЕ №3: «Автор рассматривает учение св. Иоанна Дамаскина (о реальном присутствии Божества в иконе благодаря нетварным энергиям)… о значимости надписания (без которых, согласно VII Вселенскому Собору икона не считается освященной). Согласно свв. Дианисию и Макарию, именно имя является исконным и живым «образом», от которого, согласно VII Вселенскому Собору почерпают освящение и другие, зримые образы».

2.7. История о Лаване («жертвоприношение первенца»…) – не понял. Обычно, наличие интереса к этой теме есть проявление некой глубинной родовой программы. Надо более подробно узнать/выпытать у Елены Ч.

2.8. Повторное появление Дмитрия как начало реализации пути (т.е. проявление не в снах, но в событиях и «субьективных кажимостях» жизни), указанного при крещении. И одновременно – через Дмитрия начинает работать еще один канал, очевидно, семитический («народа Книги»). И, одновременно, начинает реализовываться программа «жертвоприношения старого (родового) тела»: «Боль пронзила мою правую руку – у самой кисти. Будь у него мои глаза, он увидел бы свежую культю, из которой полновесными каплями падала алая артериальная кровь». Т.е. своеобразность героини состоит в том, что в ней одновременно сосуществую сразу несколько инициаций, порождая своими актуализированными программами очень сложное психознаковое пространство, в котором героиня пытается существовать. «Ближе к Невскому боль стала утихать… Еще не свернув, я услышала тихий звук, похожий на те, что приходили ко мне нежданно. В зыбком мареве, привычно охватившем меня, я прислушалась, дожидаясь слов. Сейчас я должна была их услышать – странные и неясные, всегда вступающие издалека. Голос, ясно назвавший меня по имени, раздался близко – из-за плеча. Он прозвучал так явственно, что я оглянулась. В первом вечернем сумраке пустеющей улицы я не различила никого, кто мог бы меня окликнуть. Этот никто мог скрываться в любой подворотне. Повинуясь странному чувству, я пошла назад – как на зов…».

И ДАЛЬШЕ СОБЫТИЯ НАЧИНАЮТ РАЗВОРАЧИВАТЬСЯ ИЗ СИМВОЛИЧЕСКОГО ПРОСТРАНСТВА В ПРОСТРАНСТВО ЖИЗНИ: «Я оглянулась, словно кто-то, шедший за мной неотступно, уже приближался к дверям. Он высмотрел меня на Исаакиевской, в той телефонной будке, где я, малодушно шаря по карманам, ставила свою жизнь против случайных двух копеек…». Полумистические «агенты КГБ/шуты гороховые»: «Под аркой ближайшей подворотни темнели пустые баки. Возле них копошился кто-то, невидимый с улицы. Не решаясь, я стояла в проеме арки. Спина, прикрывающая ближайший бак, напряглась. Вынув руки из груды, он поворотил ко мне отвратительно озабоченную рожу и, пробормотав несвязное, пригрозил стиснутым кулаком»… Возникает еще одна «поднадзорная» инициация – через демона государственности. Героиня делает шаг к отпадению/реализации себя/своего в жизни, и она будет идти по этому пути совершенно «безгрешно», т.е. до конца.

СЛАВУ ПОЕМ ТЕБЕ, ИДУЩАЯ НА СМЕРТЬ!.

3. Часть вторая. Грехопадение.

В пространстве реальной жизни советской страны периода конца семидесятых, начала восьмидесятых, героиня продолжает взаимодействовать с миром как с неким «текстом» - при все большем и большем желание писать – «…Мало-помалу я обдумывала свой иерархический мир, преодолевающий и разорванное надвое, и отвратительное совмещенное прошлое». Символический мир «подлинной церкви» (название – наше, см. так же эпиграф к первой главе: «Что свяжешь на земле, то будет связано и на небесах»). Окончание вуза и поступление в аспирантуру почти не коснулись этого мира. Героиня начинает складывать «свой мир»: «Я начну подбирать и подтасовывать пустяки, чтобы, складывая их, как кусочки смальты, в одну мозаику, попытаться найти смягчающий позор обстоятельства, выложить их иным узором – перед лицом Судии, в руки которого, однажды опрометчиво возложив чужой грех на себя, я буду предана».

ОТСТУПЛЕНИЕ №4: До этих пор мы рассматривали в основном события жизни героини через её мировосприятие. Теперь попытаемся дополнить картину происходивших событий с «дополнительной»/социо-логической точки зрения. В качестве такой изберём роман Александра Зиновьева «Гомо советикус». Нас будет интересовать сознание «среднего советского человека», с которым все больше и больше приходит в конфликт героиня романа – отталкивание/противопоставление.

ОТСТУПЛЕНИЕ №4.1: «… в сознании гомососа все возможные варианты существуют актуально или потенциально в одно и то же время, перемещая, сменяя друг друга. В зависимости от ситуации та или иная комбинация начинает доминировать. И она же на самом деле подлинная, но для данной ситуации, а не вообще. Гомосос мыслит блоками мыслей и чувствует блоками чувств, для которых (для блоков в целом) еще нет подходящих названий. Благодаря этому он… пластичен, гибок, адаптивен». «Как профессионал я знаю, что неопределенность, изменчивость, многосмысленность всего есть особенность советского общества».

И с этим «разорванным» обществом героиня пытается справиться через какие-то «тексты»?? (В том числе, очевидно, - но это уже к автору! - и через свои романы!!). Но – какой другой путь можно предложить?! «Президентскую республику»?! (см. «Эксперт», №46, 2003, П.П. Щедровицкий М-да. …). Продолжим далее – может ли гомососу (а нынешний Президент – тоже из нашего прошлого!) помочь какой либо «текст»:

ОТСТУПЛЕНИЕ №4.2: «Гомососы не нуждаются в понимании механизмов своего общества, так как это понимание не улучшает их способности жить в обществе. Они нуждаются в заблуждении, ибо оно оправдывает их поведение, уже определённое обстоятельствами».

Или – с увлечением заниматься какими-то «тактическими» задачами. В свое время такой стала «операция Эмиграция» (тоже текст, но уже – не персональный, а государственный), на которую наткнулась героиня:

«- Является нынешняя советская эмиграция уступкой властей или умышленной операцией? - Она есть результат стечения многих обстоятельств, среди которых были и упомянутые вами. - Наносит она ущерб стране или приносит выгоду? - Если не считать нескольких выдающихся деятелей культуры, потери от неё для страны ничтожны, а выгоды очевидны. - А утечки мозгов? Например, много математиков покинуло страну. А упадок целых областей культуры? Пресса сравнивает это с потерями Германии от эмиграции во времена нацизма. - Сравнение нелепо. Эмигранты изображают дело так, будто с их отъездом в Союзе наступил полный крах. Это ложь или самообман… - Если эмиграция выгодна Советскому Союзу, то почему же советское руководство будет ее сокращать? - У советского руководства есть много других хлопот. В этом комплексе дел он будет вынуждено сократить эмиграцию, дабы решать другие, более важные проблемы».

ОТСТУПЛЕНИЕ №4.3: «- Где же выход? Как добиться того, чтобы система из ненадёжных элементов была достаточно надёжной? - Один из методов для этого – иерархия систем с постепенным переходом от полностью неорганизованного множества к полностью организованному на вершине пирамиды». ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО ВЛАСТЬ!! Не важно – государственная или духовная, главное – быть в центре, в «ЛАВРЕ». Вот это-то и плохо! Центр – синоним «модификация среды под власть». А можно ли это же сделать БЕЗ ЭТОГО?

ОТСТУПЛЕНИЕ №4.4: И наконец, самое главное и ужасное: «Настало время посмотреть на сталинизм снизу, т.е. как на массовое явление, как на великий исторический процесс подъёма миллионов людей с самых низов общества к образованию, культуре, творчеству, активности. Много погибло, это верно. Но гораздо больше уцелело, изменило в корне образ жизни, поднялось, жило интересной, сравнительно с прошлым, жизнью. Это был беспрецедентный в истории культурный, духовный и деловой взлёт огромных масс населения».

ОТСТУПЛЕНИЕ №4.5: А как же… а где же… место «творческой интеллигенции» в этом процессе? За «кордоном» или что-то еще можно сделать здесь? Героиня честно выбирает – «здесь», но… тогда возникает сакраментальный вопрос: «А где, с кем, и за что?». Смотрим дальше – «Наша деятельность может иметь успех только в том случае, если она соответствует объективным тенденциям истории – вот в чём суть дела. Нам надо выяснить с полной определённостью, так это или нет. Всякого рода специалистов и знатоков отбою нет. Чем больше сведений и чем больше знатоков, тем меньше уверенности в том, что мы достаточно правильно и глубоко понимаем происходящее».

«Странная и соблазнительная картина развертывалась перед моими глазами – это уже опять героиня романа Е.Чижовой, которая знакомиться с «живой историей», - по мере того, как, забывая о времени, я углублялась в истоки того, что на страницах этой книги называлось…». Как-то что-то называлось, на страницах какой-то там книги. автор, кстати, весьма серьезно испытывает современного читателя, подчас не знакомого с тем обилием «источников», которые упоминаются в «Лавре» (см. саркастическое замечание в «НГ-Ex-libris» (04.12.03), по поводу де Кюстина…).

4. Часть третья. Катарсическая.

4.1.: «Я уже осведомлен о проблеме Энн… в одном состоянии она ведет себя подобно ребенку меньшего возраста, в другом – излишне, не по детски серьезно. Когда она дает выход избытку энергии, то реакция носит эксплозивный характер и скоро заканчивается глупостью. Но больше всего Энн досаждает тем, что имеет обыкновение задерживать стул, когда сажают на горшок, а затем упорно опорожнять кишечник ночью в постель, а точнее, ранним утром в постель, прежде чем сонная мать в состоянии застать ее. Выговоры сносит молча, в задумчивости, за которой таится очевидное отчаяние».

Этой длинной цитатой из книги «Детство и общество» Э.Г.Эриксона мы начнем нашу часть третью, которую мы назвали «катарсической». Цель этой части не просто рассмотреть критическую ситуацию разрыва главной героини с семьей и церковью, но и попытка понять саму Е. Чижову, которая написало столь откровенный роман явно про свою жизнь. Наши вопросы к ней можно сформулировать в виде нескольких пунктов:

- Зачем было написано это «сообщение» (роман «Лавра»)?

- Кому оно было адресовано (реальному или виртуальному агенту)?

- Можно ли стать в позицию этого «агента», чтобы ответить ей на её «message»?

Совершенно естественный вопрос – «А зачем нам становиться в эту позицию?» мы пока уберем из рассмотрения, сказав в первом приближении – пусть это будет так понятая наша mission по отношению к ней (её «проекту» «два романа»). Конечно же, тогда естественно было бы начать с нас самих, так как именно особенности нашей позиции во многом и определяют уровни нашего рассмотрения. Как правило, на стадии непрофессионального интереса, такое «влечение» есть следствие собственных проблем, пережитых в детстве и юности. Тогда авторское описание (да еще такое тщательное, почти «документальное»!) тех или иных состояний буквально становится «искусительным текстом» - читатель начинает переживать часто подзабытые состояния и, «утратив осторожность» начинаем сами себе сознаваться в том, о чем никому не следует знать или говорить, начинаем признаваться себе в тайных мыслях, даем говорить о себе своему симптому. Но тогда – еще немного Э.Г.Ларсена:

«Недержание представляет собой проблему сфинктера… эта девочка целиком, с головы до пят, действует как множественный сфинктер. И в лицевой экспрессии, и в эмоциональной коммуникации большую часть времени Энн закрыта…»

Нам кажется, что «послание» обращено к её Учителю (которая уже умерла!)».

«…раскрывается же редко и нерегулярно. Когда… игрушечная модель ситуации, с тем, чтобы она могла раскрыться и «скомпрометировать» себя в нереальной ситуации».

Именно к Учителю она попадает как раз в тот момент, когда все вокруг разрушено. Но и Учитель тоже разрушается в тот момент, теряет свои свойства, ставовясь просто больной женщиной. Но оставляет ситуацию «сакрализации» - принимает пищу все поля зрения Ученицы, и, наверное, совершает естественные отправления с другими людьми… Этот длительный этап жизни героини, когда она «сидит возле постели больной Матери» дан очень фрагментарно, однако появление самих романов (первого - «женского», для «мамы», и второго – уже больше «для папы») говорит о том, что автор пытается объективизировать/преодолеть детскую кризисную проблему – «как любить отца, не обкрадывая мать». И в этом смысле, появление такого обильного текста тоже можно рассматривать как «разжатие сфинктера». (Тем паче сама ситуация ведет ее за собой: за «женский» роман получена премия, а за «мужской» - поражение/подавление от «урода», инвалида, недомужчины, что явно вызовет в ней приступ старых синдромов!.. И в этом смысле, наше повествование является метатекстом для её текста).

Про себя мы можем сказать, что задержки стула у нас бывали почти всегда при попадании в новую, незнакомую ситуацию. Кризис незащищенности длился порой несколько дней, пока более-менее не определялся характер взаимоотношений в новом коллективе. «Типичный амбивалентный аспект «сфинктерной» проблематики состоит в том, что пациенты чуть ли не с одержимостью отказываются от той самой тайны, которую с такими усилиями сохраняют в своем кишечнике» (Ibidem). Причем, как правило процесс интерпретации не запускался, а… хотя, послушаем мэтра: «… ребенок был не слишком развит интеллектуально…, но хорошо понимал родителей и… его хвалили за его «приличный» характер. Он не беспокоил родителей по ночам, честно соблюдал запрещение трогать некоторые вещи и ходить туда, куда нельзя…» (З. Фрейд).

4.2. Но теперь давайте более подробно остановимся на самом катарсическом процессе. Пока что мы говорили о неких предрасположенностях, биографических обусловленностях и т.д., которые могли привести к тем или симптомам. Теперь же нам предстоит «заценить» глубину катарсиса и, что самое главное, попытаться в этот обильном и разноуровлевом клубке «увидеть» нечто.

Сложность нашей позиции в том, что эта область чаще всего попадает под юрисдикцию психопатологии, или точнее, психопатологии чувственного познания (галлюцинации). Можно выделить некие «синдромы», которые будут отражать течение «болезни», и связи этих психопатологических явлений с состоянием всего организма. Однако, область, которой принадлежат текстуально заверенные события, произошедшие с автором, принадлежит к той очень специфичной области «духовного делания». Которая традиционно относилась не к психопатологии или – даже шире! - медицине, но к церковному пасторству. Выделение – наряду с священнической позицией! явно представленной в романе отцом Глебом – другой позиции, которую мы на протяжении всего нашего анализа пытались удержать, сейчас должно быть закреплено нами как сознательная и содержательная установка.

Поэтому первоначально – несколько слов о позиции «пасторства»: «Врач-психиатр может лечить больного в период острых психозов, помочь сделать приступы болезни и припадков более редкими и по возможности предупредить их рецидивы. Роль духовника особенно важна для этих больных в периоды между припадками, когда они осознают мучительные противоречия полярных состояний подъема и упадка, озарения и дикого гнева, просветления и помрачения сознания, полярных состояний благостного доброжелательства отношения к миру и людям, и мрачного озлобления, раздражения, подозрительности и морализирующих поучений… Поведение священника определяется общей задачей пастырства, помочь человеку найти глубину покаяния, восстановить правильное духовное ощущение жизни в душе человека, правильное отношение к своему греху и к своей бессмертному человеческому достоинству, которое подвергается таким драматическим испытаниям у больных, когда двойничество выражено максимально» («Психиатрия и проблемы духовной жизни» (Д.Е.Мелехов)). Понятно, что позиция «врач-психиатр» - не наша, как бы мы не старались… («Шутка!»). Нами двигает и не научный интерес к «проблеме личности» (в том числе и автора романа…).

«В этом пространстве я сама, мое застигнутое тело становилось продолжением пустоты, потому что толща, бессмысленная и беспощадная, окружавшая меня со всех сторон, не имела ни души, ни лица. На чужие души оно зарилось равнодушно и бесстрастно, без малейшей вражды. Медленно, словно напоследок, я подняла руки и поднесла к глазам. Голубоватые вены пульсировали секундами, и пальцы, поднятые к небесам, дрожали мелко. У края площади, ширящейся на вдохе, я вглядывалась в пальцы, как будто на их кончиках содрогалась моя душа. Жжение, подобное слабому току, пронзило подушечки, и, замерев, я расслышала тайный и тихий звук. Он бил насквозь через толщу, покрывающую город, сочился сверху, из иного, необозримого пространства, лежащего над бездушным морем. Это пространство, распахнутое страницами сладчайшей книги, было источником и истоком. Струя, облеченная в слово, изливалась сквозь гибнущие пальцы в поруганный и покоренный мир. Все слова, от которых отворачивались молчальники, все слова, изжеванные слепыми, были ее мертвым подобием».

Еще раз отступим назад, и послушаем автора-психопатолога: «Необходимость воспитания правильного критического отношения, социальной и моральной самооценки своего поведения, своих поступков и аномалий характера, в полной мере относится к приступам второго типа, протекающим без помрачения сознания, с сохранением воспоминаний о происшедшем. Эти приступы и аномалии характера имеют закономерную, определяемую внутренними, физиологическими процессами, смену фаз и динамику, которая покоряет волю больного, и во время приступа делает его неспособным справиться с «влекущей его силой аффектов и влечений». По критериям Иоанна Листвичника, такие состояния и колебания настроения, неподвластные духовным воздействиям и непрекращающиеся от молитвы, происходят «от природы и естества» (Ibidem).

«Боль, ударившая внизу живота, словно вонзили железное, затмила мои глаза. На коленях я поползла вперед к распахнутой печи: «Не на... не надо...» - корчась от невыносимой боли, я кричала и тянулась - вырвать… Тошнотворный запах занявшейся бумаги перехватывал ноздри… «Вот - тебе! Вот он - твой бог! На!» - размахнувшись от плеча, он швырнул в пустую стену. Удар ужасной силы, от которого искрами брызнул затылок, шатнул меня назад. Закрываясь руками, я упала навзничь - в самый вой, рвущийся из тьмы. Из чрева, взрезанного железом, он бил безудержными толчками, как черной кровью».

Еще раз послушаем позицию «духовника» (Митрополит Антоний), о значении тела в ДУХОВНОЙ жизни: «…тело, даже мертвое, лежащее в гробу, это не только КУСОК поношенной одежды, которая должна быть отброшена, чтобы душа могла быть свободной. Для христианина тело есть нечто гораздо большее: нет ничего из того, что происходит с душой, в чем тело не принимало бы участие. Мы получаем все впечатления в этом мире, но также и в духовном мире частично через тело: вода крещения, хлеб и вино евхаристии, и т.д. взяты из материального мира. Мы не можем быть добрыми или злыми иначе чем в союзе с нашим телом. С первого до последнего дня жизни тело остается соработником души во всех делах и вместе с душой составляет целостность человека». (цитируется по указанному произведению).

«…тяжкое небытие окружило мое сознание. Я видела потоки крови, похожие на полноводные реки. Они двигались под землей, время от времени выбиваясь на поверхность, как взбухшие вены. Реки брали начало в подвалах тайного дома, где били неиссякающие ключи. По берегам, уронив руки в колени, сидели измученные люди, с рождения лишенные отцов. Неприкаянные души дожидались нового рождения - в совершеннолетие. Отцовская кровь, отворенная насельниками тайного дома, брызгала горячими каплями. Капли падали на лица, и, вздрагивая в беспамятстве, мы силились стереть кровь, павшую на нас. Кончиками слепых пальцев мы терли лбы и щеки, на которых, налитые отцовской кровью, пучились безобразные волдыри. Необоримый зуд занимался под кожей, и, расчесывая, мы прикладывали береговую глину - заглушить боль. Кожные покровы становились сухими и чистыми, и, больше не ведая о своем греховном сиротстве, мы поднимались с мест».

«Здесь мы подошли к глубоко интимным переживаниям верующего человека перед лицом болезни… Раскрывая больному болезненное, «природное» происхождение этих мыслей, духовник должен помогать врачу, вооружать больного на борьбу с этими мыслями и намерениями, раскрывать их греховный характер, напоминать, что верующий человек не может подчиняться унынию и, тем более, думать о самоубийстве. Принятие и терпеливое несение креста в недели и месяцы депрессии, если она не уступает лечению, - единственно верный путь. Так же и больным в противоположном маниакальном состоянии, с переоценкой своих возможностей, с солнечным, безоблачным настроением, с наплывом горделивых идей и реформаторских, паранойальных, бредовых планов надо помогать сохранять самокритику, призывать к смирению и раскаянию в своих безрассудных поступках во время болезни» (Ibid.).

«…вслушивалась, но слова, нацеленные в сердце, падали с высоты, пробивали голову, застревали в пустой черепной коробке. Страшная боль сводила мягкие кости, словно моя душа, изрезанная словами, протискивалась в узкий - рождающий - лаз. Прекрасный голос, увещевающий по-отечески, встречал меня снаружи. Этот голос, исходивший из прежних уст, был по-новому глубоким, потому что я, рождающаяся в совершеннолетие, должна была пасть ему в колени. Ожидая, он стоял у самого выхода: я видела ступени, ведущие к высоким неоглядным дверям. Времена, на которые он ссылался, уходили под землю корнями, пронизывающими многоэтажные подвалы. Выше - до самых небес, вырастали неисчислимые этажи, вознесенные над городом. Огромный общий дом, затмевающий собою памятники, замыкал верх, низ и землю. Остановившимися глазами я видела гибель, в которую муж, заросший бородой отцовской мудрости, принимал меня, как в колени. Новое рождение, посрамляющее молодость, шипело древним ужасом кровосмешения».

Смотрим наши предварительные записи-наброски к этому месту: «…[нрзб.]мо – С. Гроф, IV базовая перинатальная матрица (восстановление ситуации собственного рождения), дополненная уже трансперсональными переживаниями - некоего Учения (здание), Голоса, говорившего о совершеннолетии (какая-то редукция перфективной практики), Степени – ну, почти Лестница Иакова (иудейство), инцест с Отцом - суфии и т.д. Здесь интересна связность, «видение» непрерывности движения от родовых «корней» к высокой, «неоглядной» Двери. В православии как раз разрыв символизма язычества и позднего византизма во многом и привел и приводит к несовершенству (неточности) молитвенной практики». Набор каких-то не очень точных и не очень системных мыслей. М-да… Приходится опять идти на поклон к корифеям. Обратимся к знатоку этих состояний г-же М.-Л. фон Франц, ученице д-ра Юнга: «…сильное внутреннее напряжение обычно наблюдается при констелляции архетипа. Человек, которому приснился типический сон, находится в состоянии высокого динамического напряжения. Поэтому Юнг определил архетип как внутренний динамизм психики… А при шизофрении, например, психическая нагрузка может взорвать комплекс эго, если напряжение окажется чрезмерно высоким. Это эмпирически подтверждает, что повышенное напряжение архетипа может полностью разрушить сознательную личность… если в бессознательном анализанда или пациента констеллирован определенный архетип, то в начительной степени можно спрогнозировать его поведение и обнаружить проблему, ибо, используя определенный метод, можно реконструировать, на сознательном уровне ситуацию, проблему и т.д.».

«Закрывая глаза, я видела кривую иглу, занесенную над теменем. Через теменное отверстие, осторожно раздвинув затылочные кости, они извлекали что-то, похожее на глиняную фигурку. Под пальцами, затянутыми в резиновые перчатки, ручки и ножки ломались с хрустом. Отброшенные в ведро, стоящее у кровати, мелкие части оживали и ползли к стенкам. Блестящий инструмент, похожий на глубокую ложку, оскабливал череп изнутри, выбирал остатки. «Ты делала аборт?» - голосом отца Глеба кто-то спрашивал, склоняясь к моему изголовью. Этот кто-то, менявший обличие, стоял рядом с врачом. С трудом я вспоминала: изъятели, это - за мной, один из них. Извлекаемые остатки были вязкими и бесформенными. Боли я не слышала. «Ну, вот, кажется, все, - усталый голос, пахнущий хлороформом, склонялся к уху, - теперь все позади, больше не родит». – «Ну, и ладно, как бог даст, главное – жива». Второго голоса я не опознавала».

Мой текст – «Знакомо, не правда ли?! «Габриилиада»… Рассказ – почти в точ-точ, как у А. Уилсона возможном содержании VI слоя (генетического, у Фрейда его уже нет…). Разрушение обыденного, сиречь актуализация очень глубокого слоя».

5. Часть 4. Вместо заключения: «Война (за уровень VII) и Мiр (Аркан XXI).

Наше рассмотрение двух романов г-жи Чижовой наконец-таки подошла к концу. Что можно сказать на сегодняшнее число – 06.01.04 г.? Госпожа Чижова огромной мощи и силы человек, т.к. она довольно последовательна в своем движении. Она прошла и через суицид и смерть Учителя. Но новый «предтекст-нападение» на автора «Голубого сала» позволяет говорить о произошедшей интеграции её личным сознанием того огромного архетипического вторжения, которое мы имели честь разобрать в нашей работе. Поле архетипа, возникшего в 70-80 гг прошлого столетия в Советском Союзе, который обычно называем «диссидентским», но которое гораздо шире по своим, прежде всего «органическим» основания, прошло встраивание в ее личное сознание. Другое дело, что события 90-х годов («перестройка») прошлого века дезинтегрировали этот архетип, разбив его на ряд разноуровневых образований – неоязычество, неоправославие, неозападное-культуртреггерство и т.д. Сейчас благоприятный момент для их возвратного объединения. Именно поэтому и возник феномен «двух питерских романов», каждый из которых стал премиальным.

Теперь неизбежным потоком событий её (г-жу Чижову) начнет выносить на следующий уровень – уровень метапрограммирования (VII по А. Уилсону), т.к. сейчас необходимо проинтегрировать почти весь досоветский опыт с архетипическим полем ХХ века.

Что мы и попытались начать делать в нашей работе.

Пушкин-Грилленкопф Ю.А

www.psymoct.com