И позволь мне написать тебе об этом. Не в этих нескольких фразах, нет, а на нескольких сотнях страниц - позволь мне написать ее, нашу с тобой историю за все прошедшие времена, позволь мне закончить ее к твоему следующему дню рождения, может быть, тогда ты поверишь мне еще больше. Я постоянно думаю о ней, об этой книге, которую я люблю и которая будет посвящена тебе. Как мало я даю тебе: обещание и книгу, которую, ко всему прочему, от тебя же и получаю… Твоя жизнь - это моя жизнь, а моя - это твоя, ты возьмешь на себя тяготы из моей жизни, а я из твоей; они сделаются прозрачнее, останутся по-прежнему нашими, но не будут больше лежать в нас мертвым грузом. И, может быть, вот еще что: твое счастье - это мое счастье, и твой смех - это мой смех, и твоя радость - моя радость. И еще я хочу сделать тебя веселой, и чтобы ты знала: я всегда с тобой, рядом я или нет. Ты никогда не должна быть одинокой, пока я с тобой. Мои руки - это твои руки, мой лоб - это твой лоб, и все мои мысли пропитаны тобой, как белые холстины коптов пропитаны тысячелетним невыгорающим пурпуром и королевским цветом золотого шафрана. Роса на полях нарциссов в мае… Ласковая темная земля… И мягкий источник, ручей и река… И слезы… Очень любимая - давай никогда не умирать…                                                                    Эрих Мария Ремарк     Глава 1. Письмо                               Я всегда спрашиваю себя, какие ещё сюрпризы приготовило нам прошлое? Франсуаза Сагал     Как говорили Эдип, Гамлет, Лир и все прочие: «Жаль, что я не знал об этом раньше». Роджер Желязны «Знак Единорога»   Москва - Ростов-на-Дону. Октябрь 2015 года.   Самолет набирал высоту. Я смотрела в иллюминатор и наблюдала знакомую картинку: удаляющуюся землю, дома, дороги, превращающиеся в подобие карты и исчезающие за слоем облаков… Много раз виденное мной зрелище. Но в этот раз все было иначе. От волнения, которое я испытывала.   Я летела к Юрию.     Подруга Маша, сидящая рядом, видя, что я нервничаю, спросила:   - Волнуешься, Василиса?   - Более чем, очень! Даже не верится, что совсем скоро я буду в Таганроге.   - Все будет хорошо, Лиса, ты все делаешь правильно.   - Знаешь, Машенька, я сижу сейчас и удивляюсь. Все ведь так просто! Почему я не могла сделать этого раньше? Вот так же легко купить билет на самолет и прилететь к нему. И столько бы проблем решилось. А я лечу только теперь. И сама в это не верю!   - Но ведь летишь же! Эта поездка очень важна для тебя.   - Только оказавшись там, на его земле, на его родине я смогу многое понять.   - И я понимаю, как тебе трудно, как тебе нужна поддержка, поэтому еду с тобой, не хочу, чтобы ты оставалась в трудные минуты одна.   - Спасибо тебе, Маша! Я действительно это очень ценю и благодарна тебе!   - А я благодарна тебе, что смогу увидеть прекраснейшие места, Ростов, Азов, Таганрог. И знаешь что?   - Что?   - Ты влюбишься в Таганрог, обещаю тебе! Он тебе очень понравится. Зная тебя, Лиса, я могу с уверенностью это сказать.   - Я не сомневаюсь, Машенька. Я его и так люблю. Это же родной город Юрия. Иначе и быть не может.   - А теперь, когда у нас впереди много времени, расскажи мне, что стало стало причиной этой внезапной поездки? Я знаю только, что ты была чем-то сильно взволнована…     Москва. Осень 2015 года.     Осень не предвещала никаких потрясений. В этом она постаралась в прошлом. По крайней мере, я на это надеялась. Последние годы я жила в странном состоянии полуреальности, полусна. Времена года менялись, мелькали дни в календаре, я же словно оцепенела или провалилась в небытие.   В период написания книги о нашей любви с Юрием, мне пришлось прожить огромную часть своей жизни заново.   Прошлое ожило и стало настоящим. Масса дневниковых записей, Юриных писем, заметок, материалов, стихов, пьес, которые он пересылал и передавал мне в течение многих лет. Я чувствовала себя хранителем его архива. Меня не оставляло чувство, что он готовился к своему уходу. Увы, не все его материалы у меня сохранились. В течение наших отношений я создавала и удаляла много электронных адресов, на которые Юра отправлял свои письма.   Разбираясь в своих почтовых архивах, я наткнулась на один ящик, на который Юрий много лет отправлял мне разные материалы и стихи.   Нам обоим нравилось давать друг другу имена. Я часто называла его «Гиви», «мой Рыцарь», «Мой восточный Принц»…Я неизменно была «Василисой Прекрасной» и «Василисой Премудрой», а еще - «Скарлетт О’Хара». Вот так и назывался мой почтовый адрес для Юриных литературных посланий.     Из его дневника:       Из двоих любящих один всегда сильней.   Мне надо было уже уйти, а я все не мог…   А как говорит одна моя старая знакомая, вторая Скарлетт О’Хара: Никогда не ложись в постель с человеком, у которого проблем больше, чем у тебя! Никогда не говорите с незнакомыми людьми! - еще один очень стоящий принцип. Почему? Общение возможно только между равными.     Москва. 2001 год.     Я обожала «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл. Мы часто обсуждали с Юрой этот роман.   - Вы похожи с ней. И, знаешь ли, это не совсем комплимент. Моя вторая Скарлетт.   - «Вторая Скарлетт»? Не сомневаюсь, что и первая была Скорпионом, - засмеялась я.   - И я не сомневаюсь. Кстати, то зеленое платье из портьер отлично подошло бы к твоим рыжим волосам, - усмехнулся он, - И эта схожесть в характера. Или это кельтская кровь? Вот только…   - Что? Юрочка, что тебя пугает?   - Не хочется оказаться на месте Ретта, - он засмеялся и тут же нахмурился, - Не повторяй ошибок первый Скарлетт, дорогая!   - Мне это не грозит, Юрочка.   - Кто знает! Уж слишком вы похожи. А финал истории невеселый.   - Возможно это было только начало…   - В том что она обрела себя, свою любовь и осознание прошлых ошибок - да. Но она потеряла столько лет жизни на поиски себя среди призраков. Убегая от себя. От любви.   - Но ведь она нашла, что искала. Вернее, кого искала!   - Увы, поздно, Лиска. В зрелости.   - Но все таки нашла! Юра, как ты считаешь, вернула ли она Ретта?   - Ты хочешь сказать, вернулся ли к ней Ретт? - Можно сказать и так…   - А ведь он никогда от нее по-настоящему и не уходил.   - Почему?   - Потому что он ее любил несмотря ни на что. И вопреки всему.   - Но он ушел.   - Нет, не совсем так, Василиса. Он дал ей время обрести себя - настоящую. Ее собственный новый день. А сам набрался смелости уйти. Все должно было стать по-другому. Этот наступающий новый день - как и Новый год – должен был стать Обнулением Времени и их новым днем.   Днем встречи.     Москва. Осень 2015 года.     Этот разговор пронесся в моей голове со скоростью света, когда я дрожащими пальцами открывала и восстанавливала свой давно неиспользуемый электронный ящик. Ничего случайного не бывает в этой жизни. Мои пальцы дрожали, сердце бешено колотилось.   Тонны спама, скопившегося за долгое время. Реклама всевозможного толка. Устали глаза, страницы сменяли друг друга. Я сама не знала, что я искала в этом старом почтовом хранилище. Удаляла залежи мусора. Разочарование овладело мной. Да и на что я надеялась? Как вдруг… Я замерла, увидев непрочитанное старое письмо, где в поле «От кого» стояло имя «Юрий Пушкин-Г.». Самое дорогое имя в мире. Письмо от него. Отправлено много лет назад. В самом конце декабря 2011 года…   - Как такое может быть?! Опять? Еще одно? - пробормотала я, почти невидящими от волнения глазами глядя на экран компьютера.   Я не сразу набралась смелости открыть письмо. В голове гулко билось сердце, а ладони похолодели. Что он хотел сказать? В том, что я обнаружила письмо уже после ухода Юры нужно винить мою забывчивость и лень в отношении проверки почты. Или благодарить Бога за такую весточку?   Сердце больно сжалось, а глаза наполнились слезами.   Его письмо! Зазвучал его голос - такой знакомый и такой родной. Я читала написанные им строки и не могла сдержать слез. Они лились по щекам. Прощальный привет от моего любимого. Письмо, на которое уже нет смысла отвечать. Или же… Наоборот?!   Перед глазами вставали картины из прошлого - наше знакомство, времена, когда мы были счастливы. Ноябрь 2002 года. Наша последняя встреча. Тяжелое предчувствие какой-то страшной беды нависло тогда над нами, как огромная черная туча, и мешало дышать. Последняя встреча. Последние слова, сказанные нами друг другу лицом к лицу.   Потом были только телефонные разговоры и письма.   А затем наступила Пустота.   Слезы отчаяния, раскаяния и сожаления лились из моих глаз. Строки расплывались на экране, напечатанные его рукой. Но я читала снова и снова. Читала его признания. Правду.   С первых строчек я поняла, что найду наконец ответ на вопрос, который мучил меня последние тринадцать лет. «Почему ты меня покинул?»   Какая ирония Судьбы!   Жаль, что мне не дано было узнать всю правду раньше. Но лучше поздно, чем никогда, ибо и поздно бывает «вовремя».   Ночь.   Я не силах была отвести взгляд от письма на экране компьютера. У меня кружилась голова и душа разрывалась от сожалений и боли.   Что же теперь делать? Как быть? Я распахнула окно и ночной осенний воздух проник в комнату.   Юра ушел. И я ничего не могу изменить. Или же все-таки могу?   Куда надо убежать, чтобы излечиться от потери? Куда надо убежать, чтобы оторваться от своей боли?   Я проплакала несколько часов. Обессилев, задремала, сидя за столом. На экране компьютера светилось его письмо…   Возможно, что это письмо к тебе не дойдет. И, может быть, будет лучше, если ты его не прочитаешь. Но если же оно сейчас перед тобой - значит больше я тебе ничего не смогу написать. Не потому что не хочу - а просто это значит, болезнь все-таки забрала мою жизнь. Я пишу эти строки и знаю, что, вероятно, через несколько дней уйду. За моим окном - зима, а на пороге Новый год.   Я недавно вернулся домой из Москвы, где нам так и не удалось встретиться. Кажется, прошла вечность с того дня, как ты написала мне то прощальное письмо и просила тебе больше не звонить, не писать и не искать встреч. Я старался следовать твоим запретам и не вторгаться в твою жизнь, но это было всегда не просто. По правде говоря, очень хотелось видеть тебя, слышать твой голос, почувствовать еще раз теплоту твоей руки на своей щеке.   Мне было запрещено звонить тебе, видеться с тобой, но никто - даже ты! - не может запретить мне думать о тебе всегда.   Я так надеялся на новогоднее чудо - случай, авось дозвонюсь или просто неожиданно увижу тебя где-нибудь…Но этого чуда не случилось. Я был подавлен и болен, даже просматривая свои семейные альбомы - порвал многие фотографии - я был в гневе на себя…   Уже дома я в очередной раз перечитал твои стихи и все твои письма, которые ты писала мне. Прочитав их, я вдруг стал понимать твои страхи и обиды на меня, и то чувство неизвестности, в которое я тебя вверг. Я не хотел, чтобы тебе пришлось пройти через такое еще раз, поэтому делаю то, что нам обоим удается лучше всего: пишу тебе письмо. Вряд ли бы мне удалось все объяснить при встрече. Пусть это письмо сделает это лучше.   Существует так много вещей, которые мне бы хотелось разделить с тобой, но нам было отпущено мало времени.   Ты знаешь, между нами всегда была некая удивительная гармония, несмотря на разногласия и непонимания. Духовное единство между нами было с первой минуты, а это случается однажды из миллиона встреч. Легче достичь все остальное, но найти общее в духовном мире, причем - естественное, не наигранное, не фальшивое - такое в нашем мире редкость.   Да, я знаю, ты бы хотела, чтобы я вообще не уезжал из Москвы тогда, в ноябре 2002 года, чтобы я остался навсегда с тобой или вернулся и не покидал тебя. Но я должен был это сделать. Я просто не мог приехать к тебе жалким неудачником. Потерявшим все, преданным многими. Сломленным.   С психотравмой прошлого. Какое счастье я мог дать тебе таким? Я должен был доказать, что представляю что-то из себя. Я даже не говорю о каких-то больших деньгах - дело не в них. Мне было важно быть достойным тебя, мне хотелось многое дать тебе. А я ничего не мог тебе дать. У меня нет богатства, у меня вообще ничего нет, даже нормального дома, в который я мог бы привести тебя в качестве моей жены. Только мой духовный путь, поиски и мечты, в которых вся моя жизнь.   И надежда. Догадайся сама, на что я всегда надеялся… Но и она покинула меня.   Василиса, не злись на меня за мою слабость. Для меня единственным способом пережить весь этот жизненный крах и уберечь тебя от него - было решение уехать сюда, в Таганрог, где мы никогда не увидимся, но я не сломаю твою жизнь. Так я считал. Как же трудно было сесть на обратный поезд в тот раз и потом смотреть на проносящиеся поля за окном, и думать только о том, что каждое новое поле - проплывающее за окном поезда, - это еще одно поле, разделяющее нас.   В течение многих месяцев мне все было безразлично. Я стал невосприимчив для радости и боли. Меня не страшила даже собственная смерть. Бывали дни, когда я ждал ее как избавления.   Ничто из моего пребывания в Москве не стоит тех счастливых дней, что мы провели вместе в прогулках, беседуя о книгах, о кино, о музыке и о том, как сделать этот мир лучше. Волнующее ощущение притяжения и душевной близости. Нечто редкое и удивительное, чего я никогда прежде не испытывал в жизни.   Любимая, я был так неуклюж, что не мог объяснить тебе все, что хотел. Не удержал тебя. Ты ушла. Я не хотел оттолкнуть тебя, поверь. Ты была так далека от горькой правды, что мне даже больно думать об этом. Ты обиделась на меня, возненавидела меня, решив, что я предал тебя. Бросил и трусливо бежал. Но это не так.   Больше всего я хотел остаться с тобой. Или чтобы ты вопреки всему приехала ко мне. Хотя и не мог этого допустить.   Но это так, мечты…   Я не посмел разрушать твою семью. Не посмел разрушить твою новую жизнь.   Чтобы ты лучше поняла, я расскажу тебе еще вот что.   Как-то вечером я наблюдал прекраснейший закат над дельтой Дона. Он напомнил мне о том вечере, когда мы вдвоем смотрели, как садится солнце на Патриарших. Потом ты сидела у меня на коленях на скамейке и мы болтали о всяких мистических штуках. Как же я скучаю по этой скамейке! И по пруду. И по закату. Но больше всего я скучаю по тебе!   Если ты хочешь правды, то вот она:   Все, что у меня было до тебя, не стоит и одного мгновения, которое мы провели вместе.   Жалею, что так и не сказал тебе этого. Я хотел бы просыпаться с тобой по утрам и слышать твой голос. Хотел бы готовить тебе завтрак и целовать твои губы. Хотел бы держать тебя на коленях в парке, пока ты говоришь. Хотел бы смотреть в твои глаза и касаться кончика твоего носа. Хотел бы засыпать, чувствуя, запах твоих волос.   Но я знаю, что этому уже не суждено произойти. И эта мысль причиняет мне большую боль, чем болезнь, который уносит меня еще дальше от тебя.   Будь сильной, живи, зная, что настоящая любовь возможна, даже если двое и не могут соединиться. Много лет назад я уже говорил тебе эти слова.   Молюсь о тебе и обещаю, что сделаю все, чтобы ты была счастлива.   Где бы я ни был, я с тобой.                                                                                                               Твой Юрий     Москва. Осень 2015 года.      Я взглянула на свое отражение в зеркале. Опухшие от слез глаза. Я плескала воду на лицо, смывая остатки косметики и стараясь навести порядок в сумятице мыслей.   И вдруг у меня в мозгу будто полыхнула молния. Сердце замерло, а потом заколотилось быстро-быстро. Горло перехватило так, что стало трудно дышать и закружилась голова.   А почему бы и нет? Но, может быть, и я в это верю, в реальности существует не только теоретическая, но и практическая возможность, вернувшись в прошлое, изменить течение настоящего времени? И будущего? Надежда? Мечта? Безумная мечта повернуть время вспять и исправить все ошибки и несправедливости жизни.   Я оделась и немедленно отправилась в Екатерининский парк. Это место таинственным образом соединяло нас с Юрой. Там было прожито так много прекрасных и печальных мгновений. Там я всегда чувствовала себя на грани двух миров, там я всегда ощущала себя ближе к моему любимому. После прогулки в парке Юрий звал меня с собой в Таганрог, там я не решилась последовать за ним на наш Черепаший остров, там он делал мне предложение, там мы виделись в последний раз. Именно оттуда мне и стоило начать свой путь. Путь назад. Вернее, вперед, в будущее.   Необычное ждало меня уже в метро. Пришел совершенно пустой поезд. Я вошла в вагон и опустилась на сидение, погруженная в свои мысли и переживания. В вагон вошел мужчина и сел напротив меня. Взглянув на него, я вздрогнула от потрясения. Он был чем-то очень похож на Юрия и на нем была точно такая же куртка, какая была на нем в нашу последнюю встречу! Я не могла поверить своим глазам. В пустом вагоне пересекавшем тоннель мы оказались одни.   Я вышла на станции «Проспект Мира» и отправилась в храм Святителя Филиппа, митрополита Московского. Мне нужна была сила, и ее мог дать только Господь.   Мои руки дрожали, когда я с молитвой зажигала свечу за Юру. Слезы застилали глаза…   Я подошла к вечному ящику, чтобы заказать сорокоуст. Миловидная женщина с огромными добрыми глазами пронзительно смотрела на мое заплаканное лицо, когда я произносила имя для поминовения.   - Это ваш родственник?   - Это мой любимый. Мой… муж.   Она вздохнула.   - Новопреставленный?   - Нет, он ушел несколько лет назад. Он часто приходил в этот храм. Мы приходили… - слезы душили меня.   - То, что вы молитесь за него, то что вы делаете - очень важно для него. Самое важное. Он ведь жив, он радуется, когда видит, что вы молитесь за него.   Из храма привычной дорогой я отправилась в Екатерининский парк, и прямиком к Екатерининскому пруду. «Черепаший» остров посередине водной тишины. Осенний парк, облетающие листья, хмурое небо. Чаще всего мы оказывались с Юрием здесь поздней осенью и зимой.   Холодный ветер, почти черные тучи над прудом. Мрачная картина.   - Юра, Юрочка, я здесь! Ты слышишь? Я знаю, ты слышишь, - сердце колотилось, порывы ветра клонили ветви деревьев к воде, - Почему я так поздно узнала правду? Почему так поздно?! Я снова пришла сюда. Я хочу сказать, что я люблю тебя, всегда любила тебя! Я знаю, что ты любишь меня. Мы не можем изменить прошлое, но можем исправить прошлые ошибки. И если кто-то полагает, что у него получилось разлучить нас, то это заблуждение. Темные могли выиграть сражение, но не битву! Ты всегда верил, что вдвоем мы - сила и можем изменить мир. Что же, сейчас самое время для этого. Мы не можем изменить прошлое, но можем изменить мир. Я еду в Таганрог. Как должна была сделать много лет назад.   Я еду к тебе. Я пройду это путь навстречу тебе. Нам.   Я иду к тебе. Время пришло.     Из его дневника:     Ну, с Москвой и прудами все вроде бы в порядке - хотя какой сейчас (после дефолта!) может быть порядок... Даже пруд и тот - пустой (без воды, то есть), но наличествует.   Время где-то уже за полночь. Луна. Поздняя осень. Ночь. На берегу пруда стоит молодой человек в длинном темном пальто. Молодой человек смотрит на черную, кое-где уже подмороженную грязь на обнаженной, как панцирь черепахи, невидимой поверхности пруда.   Фу-ты, как загнул фразу. Ну ничего, сейчас-сейчас действие пойдет побыстрее! Наконец, он на что-то решился. Он спускается вниз по песчаному откосу, останавливается, затем снимает один, затем и другой туфель с ноги, перекидывает их через плечо, лезет в карман, достает зажигалку, длинную свечку. Поджигает ее.   Полночь! Полночь! Господа.   Он делает шаг. Затем останавливается. Смотрит на носки, утопающие в песке, затем свободной правой рукой сдергивает один, а затем и другой носок, подворачивает штанины брюк. Теперь можно идти, пока свеча еще не потухла. Вдыхает в себя холодноватый воздух ноября.   Темные лужи уже посеребренной льдом воды жирно блестят во тьме. Шум города еле слышен за окружающими пруд старыми деревьями. Он оглядывается по сторонам, стараясь не смотреть на далекий холм посреди пруда, цель своего странного маршрута, затем закрывает на всякий случай пламя свечи от возможного порыва ветра и... идет.   Конечно, поверить в такое почти невозможно в наше прагматичное время, что вот так, посреди Москвы, со свечечкой... непонятно куда идти.   Идти было трудно. Мало того, что земля уже изрядно подмерзла, да в песке полным-полно всяких веток, острых раковин и камней, а под слоем недавно насыпанного песка находится старое-престарое илистое дно со своим норовом, ямами и невидимыми плывунами, да тут еще ветер начал набрасываться на еле светящий огонь со всех сторон, того и глядя, грозя задуть свечу. Но он идет. Не по фильму, не по принуждению, просто идет. Ему явно что-то здесь, в этом странном «проходе», нужно.   Хотя, согласитесь, современную молодежь можно заподозрить во всем что угодно, но вот чтобы так, без фирменных подошв и страховки, по холодной топи идти... согласитесь, что для этого одного здоровья мало.   Он идет. Грязные ноги уже проваливаются по щиколотку в темную вязкую грязь, на обшлаге пальто давно уже грязь, быстро застывающие на ветру капли воды, листья. Надо было следить и за ветром, и за общим направлением - на бугор, и начавшей чавкать «стезей». Он уже несколько раз проваливался по колено в невидимые ямы-полыньи, но за счет силы успевал вылезать обратно, пока его не засосали плавуны. Свеча отчаянно гасла, тлела, он останавливался, зажигал ее и шел дальше.   Идти-то было всего-ничего, 375 шагов. Это он еще месяц назад отмерял по берегу. Но это было наверху. А здесь, внизу, каждый шаг давался как три. Но надо идти. Если не он - то кто? Если не сейчас - дальше придется отдать еще большее...   Он перешел на маленький бугорок и вдруг почувствовал, что почва буквально уходит у него из под ног! Обречено бухнуло сердце, холодный поток ужаса пронесся по спине. Еле удерживая в руках свечу, отчаянно выгибаясь, он провалился почти по пояс в какую-то зыбучую грязь. Звать на помощь было некого. От движений тяга вниз только усилилась. «Это все!» - дико пронеслось в голове и зазвучал тоненький голосок: «Покой! Покой!»   Почти в бреду отчаяния он вместо того, чтобы идти назад, пытаться вырваться из зыбких сетей, вдруг рванулся вперед, в холодную воду, блестевшую впереди и... пошел, пошел, пошел, будто полетел по воздуху, по воде, раздвигая коленями какую-то иную, чем эта грязь тягучую, давящую груду прошлого своего… Его бросало из стороны в сторону, рвало, путало и пугало. А он шел и шел. Какие-то образы и образины обступили его с разных сторон. Только маленькая свеча, казалось, спасала его. Стоило ему просто оглянуться и посмотреть в их глаза, как все - всё было бы кончено! И этот огонек пламени притянул его своим колеблющимся неровным светом. Он буквально устремился вовнутрь его. Там, там было его спасение!   И он шел, нет, уже временами летел над Москвой, над ее костелами и садами, парками и ручьями. Над Москвой, все выше и выше, пока ее разноцветные огни совсем не исчезли из вида…   Очнулся он уже наверху бугра-черепахи. Ноги болели, жгли явно сочащиеся во многих местах кровью раны, но он дошел, дошел! Он диковато-жутко оглянулся по сторонам, затем посмотрел на еще тлеющий в его руке огарок свечи, улыбнулся почему-то очень женственной улыбкой, затем нагнулся перед собой и поставил ее аккуратно на поверхность черепашьего панциря, прижав вокруг нее какой-то грязи. А затем закричал, победно и отчаянно.   Победа! Победа.   Прошла.   Она содрала с головы черный берет и распустила рыжие волосы по ветру.   Прошла.     Москва. Ноябрь 2002 года.     Ноябрьский снег на берегу Екатерининского пруда. Серое, низкое небо. Юра обнял меня, наши губы встретились, его дыхание соединилось с моим. Он прижал к себе мою голову. Неконтролируемая печаль сдавила мне сердце, стало трудно дышать, я прижалась к любимому еще сильнее, не желая его отпускать.   Я просила:   - Не уезжай! Побудь еще! Не уезжай…   Не уезжай!   Тогда я еще не знала, но ничего лучше этой минуты в моей жизни больше не будет. Ничего более чистого, светлого, радостного, чем сияющие и печальные глаза Юры, в то утро, той поздней осенью.   Я почти умоляла: «Не уезжай!» И дрожала от предчувствия беды.                               Прощай, любимая! Я твой угрюмо, верно, и одиночество - всех верностей верней. Пусть на губах моих не тает вечно прощальный снег от варежки твоей. Е. Евтушенко     Из его дневника:     Наконец, дождался - за мной пришли. «Потащили к ответу». Ответил. Ответ был признан недостаточным.   Тогда Там решили, что может быть, дать ему попробовать себя в роли сумасшедшего?   Выдержит ли…? Это уже потом узнал, что одна из стадий обучения в суфийских орденах в этом и заключается - после прохождения курса учебы ученик бросается в жизнь.   Часто на роль сумасшедшего, плебея, низшего и глупого, неразумного... Иначе его гордыня, получив свыше порцию энергии, просто раздавит его. А потому его путь спасения - в канаву, в хлев, в подворотню.   Начался проект «Пушкин-Грилленкопф». И заодно - выборы дальнейшего пути Сверх.   Зачем это все?! Я не знал. Я просто вышел из вагона электрички, запахнулся посильней, благо что день становился теплее, даже солнечнее, и… заболел (провалился в свои сны) на целых десять дней. Качественным бронхитом, едва-едва не перешедшим в воспаление легких.   Вот такой был переход. Что дальше? Сижу, готовлю снова свое сердце...     Москва-Ростов-на-Дону. Октябрь 2015 года.     - Василиса, ты дрожишь, - произнесла подруга.   - Очень волнуюсь. Словно и вправду лечу на встречу с Юрой, словно он уже ждет меня…   - Он ждет.   - Я так волнуюсь, Маша, что не могу унять дрожь. Такое странное чувство. Я все время прокручиваю в голове его письмо. Если бы я знала все раньше! Я чувствовала - что-то не так, но не понимала, что именно.   - Но теперь ты все-таки знаешь правду. Он очень любил тебя.   - И я его любила и люблю, - призналась я сквозь слезы, - Несмотря на все произошедшее между нами, несмотря на все разлуки и расстояния, я никогда не переставала его любить!   - Вам нужно было кричать об этом друг другу, а вы замкнулись в себе, молчали, страдали оба.   - И все привело к его уходу.   - Ничто не случайно, Василиса. Ты же знаешь. Каждому из вас предначертано пройти свой путь.     Из его дневника:                               Я сегодня увижу, Я сегодня услышу Как искорки звезд Тонкий шорох волос Серебрит паутиной…   Небо - хрустальный свод над нами. Звезды - глаза невидимых существ, наблюдающих за нами. Солнце, луна - дырки в небе.   Настал новый Час, которого они ждали все это время.   Час, когда сюда снова войдут Рыцари Круглого Стола, Абеляр, Элоиза, принеся с собой тайну.     Москва. Декабрь 1998 года.     Канун католического Рождества выдался в столице по-настоящему снежным и красивым, что не часто бывает в декабре. Екатерининский парк был укрыт белоснежным покрывалом, искрящимся в свете луны. Огромные сугробы чистейшего снега, который осыпался с веток деревьев и хрустел под ногами. От только что выпавшего снега морозный воздух казался хрустальным. Вокруг стояла звенящая тонкая тишина.   Мы брели с Юрой по пустынному парку и говорили о снах. О Рождестве. О нас. Счастье необыкновенного рождественского вечера охватило наши сердца. Как будто не было разлуки, словно бы ее и не предвиделось впереди. Юра называл меня Ма шер, я его - Рыцарем Гиви. Он смотрел мне в глаза, я в - в его.   - Когда в последний раз я тебя целовал? - спросил Юра, прикоснувшись губами к моим.   - При входе в парк, - шутливо улыбнулась я.   - Вовсе нет, Василиса Батьковна! - Он взял мое лицо в обе ладони и провел большими пальцами по моим бровям. - Целую вечность…   Он обнял меня и горячо прижал к себе.   По парку разливался наш смех. Мы упали в искрящийся сугроб, хохоча, изображали на снегу ангелов и глядели в усыпанное искрами небо.   Я чувствовала радость. Непередаваемую рождественскую радость, благодать и любовь. Весь парк был наполнен мелодией каких-то иных миров. Мы были одни во вселенной.   Юра указал рукой на яркую звезду на небе:   - Смотри, Лиска, рождественская звезда…   - А видишь вон те две яркие звездочки, милый?   - Вижу, ма шер… Это мы с тобой.     Из его дневника:                               «Как мелки с жизнью наши споры, Как крупно то, что против нас! Когда б мы поддались напору Стихии, ищущей простора, Мы выросли бы во сто раз…»                        Стихи Райнера Мария Рильке       Перевод с немецкого Бориса Пастернака   - А эта женщина?! Как мне её тогда обходить, ведь она как раз стоит у меня за спиной?   - А что она? Здесь как раз всё предельно просто. Вот посмотри на неё сначала вне роли: она еще молода, ей где-то за тридцать, у неё еще есть шанс вырваться из той пропасти, в которую её несет. И все её придумки, про свадьбу, про ЗАГС - это попытка поймать, ухватить свою судьбу за хвост. В ней есть много от дикой природы, от жизни. И ты, и она «природные таланты», но вы сейчас сошлись и не можете дать друг другу того, что и тебя и её может спасти. Нет между вами… как это сейчас говорят… коннэкта! Дрейфишь, майн френд? Ничего, это дело так устроено не спроста…   - И я так решил. Здесь я, там - она.   А я «..хочу и не могу уехать. Долго ли мне еще томиться тут?»   «Забылись мы, и шли часы покуда».   И теперь можно сыграть «Горе от ума» совсем по другому: Молчалин (новый Чацкий!) отказывается ехать из своей Твери в столичный град. Не берет чин асессора. И всё почему? Он - франк-масон? Он «мистик-одиночка с мотором»?   Софья Павловна (прошло почти десять лет), едет в Тверь.   Хочет проветриться от московских гостиных, осмотреться - что делать в жизни дальше, ведь она уже не сентиментальная девочка, начитавшаяся французских романов.   Они встречаются. Он что-то такое начинает ей говорить о своих знаках, видениях. Она, под впечатлением от встречи, тоже начинает видеть какие-то смущающие её сны: их старый дом в Москве, какой-то сад (может быть даже «вишневый»! - sic!)...   Вообще, тема часов - одна из самых интересных в обеих пьесах («Горе от ума» и «Вишневый сад»). Само начало пьес нас отсылает к каким-то «прежним временам». И там, и там время становится главным действующим лицом. (А конец - к грядущим…).   И вот наша героиня (Софья Павловна, 33 лет от роду) начинает путешествовать по своим видениям.   Молчалин подходит к ней, улыбается тихо, печально, понимающе. Что-то говорит ей о необходимости принять себя в этом желании, совершить жертву, отдать себя. Но ей не хочется. Хочется остаться собой. Пусть даже и не знающей, как ей жить дальше. Чем жить.   «Однако есть приметы?»   Софья (смотрит на него пристально)   Мне кажется.   И загорелся свет с другой стороны, со стороны «Радужного моста».   И высветил дорогу, уложенную смальтой. И блестящую в проявленном свете. Дорога, ведущая в новое пространство.   Уже проявившаяся.   Осталось самое малое - начать движение по ней.   По этой дороге Жизни.                                                                                               Юрий Пушкин-Грилленкопф, 2007 __________________________________________________________________