PSYMOCT.COM

 

ЭТНОЛАНДШАФТНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ/СОЗДАНИЯ ИННОГРАДА

В РОССИИ

 

 

 

30-31 октября 2010 года Круглый стол в С. Петербурге КАФЕДРА МАГИЧЕСКОГО ТЕАТРА И АРХЕТИПИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ при факультете Психологии и Педагогики МУФО* (зав. кафедрой доктор психологии, профессор В.Е.Лебедько):
''Архетипические методы и исследования в психологии, психотерапии, культурологии, различных областях науки и искусства'
' (доклады, стендовые доклады, обмен опытом, дискуссии, выработка новых проектов исследований и практики).
  Доклад:
  Пушкин Грилленкопф Ю. А.: ''Этноландшафтные особенности возникновения/создания иннограда в России''.- Авторская гипотеза о переходе к антропной цивилизации. Русский путь. Архивное пространство ''Шангри Ла plus'' & ''Радужный Мост'' как созданный эйдохронотоп процесса.

 *- МУФО - Международный Университет Фундаментального Обучения

(Оксфордская образовательная сеть)  www.kafedramtai.ru

 

           Введение.

1. Русская базовая перинатальная матрица (МБПМ-II).

2. Русская сущностно-антропная перспектива.

3. Сущностная основа западного трансгрессизма.

4-5. «Немного процепции не помешает!».

6. Так где же будем строить инноград,  това’ищи?

 

 

 

Введение.

Прикосновение к теме иннограда – сейчас почти что ставшее непрерывным объектом насмешек и пародий, как и её производное слово «МОДАрнизация»! – будет неизбежно вызывать к жизни кривляющихся духов посмодерна, стремящихся разорвать поле угасающих просвещенческих смыслов – «Опять про архее-хи-хи!тип «Города Солнца»! - идущих из самых глубин человеческой истории.

Действительно, если рассмотреть архетип «человеческого поселения», как он сформировался в истории, то мы увидим, что после многовековых отдельных прозрений:

1). Возникает осознание выделенности этой территории из окружающего пространства;

2). Создается система устойчивости этого выделения;

3). Периодически совершается переустановка этого выделения.

Поселения создавались и разрушались, росли и ширились, перемещались из одного региона в другой, но система осознания присутствовала во всех культурах. Различались символические системы описания, разнообразились составные части и логические сюжеты этого описания, но «базовый текст» оставался неизменным – выделение, сохранение, переустановка.

Поселения различались еще одной особенностью – были «центральными», «срединными» или «периферийными». (см. рис.) Особенность первых заключалось в более полной проявленности «базового текста». Вторые несли в своём мифе только какую-то часть, а в третьих локальные особенности выходили уже на первый план.

Так как народы, населяющие те или иные ландшафты, с течением времени меняли свою дислокацию или конфигурацию включенных в состав этноса территорий, то и состав базового текста претерпевал, в свою очередь, изменения – те или иные его части получали большее значение, выдвигались на первый план, другие терялись как смыслово-содержательные, третьи появлялись, отражая новые важные моменты жизни этноса.

Первоначальное «утробное пребывание» в ландшафте с разработкой и использованием всё более интенсивных технологий начинало меняться. Постепенно произошло формирование и основных мировых базовых перинатальных матриц (далее – МБПМ)  Наиболее продвинутой – от начальной «утробной фазы»! - оказалась западная цивилизация (МБПМ-III), создавшая более быстрые контуры движения в этноландшафтных циклах.

Наконец, к ХХ веку была создана и система разрыва этноциклических процессов, которая, однако, не смогла создать систему устойчивости этого разрыва-выделения. Подойдя к концу ХХ века к возможности полного самоуничтожения, человечество начало пытаться создать новый механизмы «антропного базового текста», которые бы позволили выйти на единый глобальный уровень, так или иначе связанный с локальными этноландшафтными «базовыми текстами».

НО… мировой глобальный финансовый кризис показал, что прежняя система почти что исчерпала себя, и сейчас как раз должно произойти ТО САМОЕ НОВОЕ первичное выделение из окружающего пространства, которое как раз и есть та самая начальная точка истории «базового текста», нового цикла, которое «всегда случайно» (М. Мамардашвили). 

 

1. Русская базовая перинатальная матрица (МБПМ-II).

Формирование русской матрицы («русского базового текста») из-за особенностей и многообразий этносов и включенных ландшафтов происходило с Х века н.э. как целостный, но катастрофический процесс (см. рефлексию А. Чаадаева по поводу смысла русской цивилизации «как отработка самых худших сценариев»). Последний цикл занял всего лишь 70 лет, и кризис 2008/09 гг. показал, что внутренних традиционных источников для преодоления следующей волны глобального кризиса у нынешней России уже почти не осталось («Трагедия российской истории состоит в том, что институт будущего не формируется как обособленный контур того или иного типа, а выплавляется каждый раз заново из самой субстанции истории в её критические периоды», С. Кургинян «Русский вопрос и институт будущего», http://old.russ.ru/antolog/inoe/kurgin.htm   или http://www.psymoct.com/Sett/TotLwill/TotLwill_/book2000/KURGINYAN01.html). Следовательно, необходимость создания некоторого сознательного процесса по создания и инкорпорации в русскую матрицу «глобального антропного базового текста» становится почти критически важной.

Однако, сама структура русской матрицы такова, что любой такой «перспективный текст будущего» неминуемо будет заблокирован, пока процесс катастрофы не выведет её наружу («В этой ситуации каждая новая горловина требует от исторического субъекта такой степени саморазрушения, которая, во-первых, снимет запрет на ненавидимый институт будущего, а во-вторых - высвободит достаточно энергии и для формирования механизма прошибания двери в будущее, и для самого этого прошибания», там же).

 Если мы посмотрим, как же все-таки исторически решались задачи развития русской территории, то мы ни можем не заменить одну важную закономерность – центральный город, вокруг которого и собиралась «русская земля», создавался новым государственным лидером, ведомым новым (по сравнению с уже существующими «издавна») архетипическим потоком, в новом, почти не освоенном этносом пространстве. Этим и решалась важная задача ускоренной трансформации рыхлого и разнообразного пространства – через переустановку всех циклов вокруг нового центра..

Не будем сейчас касаться весьма спорного момента «призвания варягов на Русь», начнем с более достоверного события – перенос столицы Андреем Боголюбским из Киева («мать городов русских») в дальний залесский городок, расположенный в приокской равнине – Владимир-на-Клязьме. Вся история-миф с остановкой коня молодого князя в неком пустынном месте, названным потом Боголюбого, и явлении ему образа Богородицы, говорит об инспирации через его личность христианским архетипическим потоком, резко активированным в это время через крестовые походы (первый – 1098-99, второй 1148-49), который явился ему в видении некоего «белого города» («Нового Иерусалима»), о чём говорит дальнейшие попытки Великого князя воплотить этот образ в белокаменных застройках города Владимира, создав образ новой столицы Русского княжества.

В этом смысле появление нового центра собирания русской земли после монголо-татарского нашествия в маленьком пограничном городке Москова и благословение этого места митрополитом Ионой закрепили процесс противостояния страшному нашествию, но особенности этого нового архетипического потока/процесса пока что еще не были видны…

Вторую – но теперь неудачную! - попытку создания некоего нового – но теперь внутреннего! - пространства мы видим в царствование Ивана IV Грозного, который после завоевания Ливонии, бывшей территорией ордена меченосцев, а затем – тевтонского ордена, в период обострения реформационного движения на Западе, снова прикоснулся к христианскому архетипу «Нового Иерусалима», но его попытка создать альтернативную столицу - Александровскую слободку, а затем и опричнину, как альтернативную территорию земщине, «лежащей во грехе» («Я не русский, - с гордостью говорил Иван Грозный. – Мои русские – воры и обманщики!») показывали, что в процесс трансформации кроме христианского архетипа начал вмешиваться и вновьвозникший поток, связанный уже с созданием Московского государства – государственнический сущностный поток, довольно жесткий, но позволявший сохранять целостность территории в условиях постоянных войн с могущественными соседями.

Великая смута и смена правящей династии в начале XVII века не привели к коренному изменению русской целостной парадигмы. Только ослабление Речи Посполитой в результате тридцатилетней войны, а затем последовавшее «добровольное присоединение Правобережной Украины к России» создали новый процесс поиска выхода за прежние рамки, и вызвали, попытку иерарха Русской церкви третьего патриарха Никона создать ансамбль «Нового Иерусалима» внутри русской территории, на реке Истре, а православную церковь – по образу собирающего самые разные государственные образования римско-католического папства - поставить над государством.

Попытка не удалась, а сама Россия оказалась присоединенной к общеевропейской борьбе с османской империей. На самом важном переломе, когда имперские войска принца Савойского взяли Пешт (1696 г.), а русский царь Петр Алексеевич Романов турецкую крепость Азов, пред молодым царем вновь возник перспективно-профетический образ, но теперь уже не «Небесного Иерусалима», а города-столицы-гавани на воде... Через которую Россия, пусть и быстро приращиваемая на востоке продвижением до самой китайской границы казачьих и стрельцовых отрядов, должна была выйти на общемировые «океанические» просторы (Заметим синхроннистичность возникновения этого образа с моментом заложения церкви Троицы в английской колонии Нью-Йорк на острове Манхеттен).

Сначала этот образ сливался с образом традиционного центра православного мира – Константинополем, так что даже основание новой столицы Санкт-Петербурга Петр соотнес с днем его падения, но затем более реалистичные образы европейских столиц создали тот новый «базовый текст», который и начал транслироваться внутрь русского пространства.

Новый перелом 1819 года, когда после победоносной Отечественной войны с Наполеоном и плана общеевропейского урегулирования, предложенного российским императором, но замотанного в европейских столицах, новая трансформации русского пространства оказалась отвергнутой, возник новый поток, связанный теперь уже напрямую – минуя русского императора, а затем всё больше и больше – против него! – с процессами демократизации, захватившими всю Европу. Отчасти этот поток был связан с орденскими традициями, взявшими на себя задачу оформления того нового состояния, которое зарождалось в Европе и Северной Америке, отчасти за ним уже чувствовалось приближение того нового состояния единого мира, связанного с коммуникацией и всё более плотным объединением мировых цивилизаций.

«Декабристы разбудили Герцена, тот ударил в «Колокол» и т.д. – известная фраза говорит о зарождении и развитии этого потока, который вынес затем (1917 г.) столицу Победившего Пролетариата в мировое пространство. Мировая революция, питаемая сформировавшимися к этому времени новыми мощными архетипическими потоками, созданными в процессе индустриальной революции, транснациональными по своей природе, но слишком жесткими и ломающими привычные уклады до состояния «догоняющего прозябания», пыталась опереться на более глубинные христианские основания европейской цивилизации, которые были еще не реализованы в тех новых пространствах, которые вовлекались в процесс объединения...

2. Русская сущностно-антропная перспектива.

Переход к постиндустриальному миру совпал с важным фактом этнического сознания: признанием русского мира как не ограниченного только территорией, но некой более абстрактной общностью (языковой, вероисповедальческой, даже – интенционально-ценностной), рецепцией таких замыслов о «русском человеке», его жизненных мирах, которые практически не были реализованы в общественном сознании и публичной культуре прежних веков. Впервые за тысячу лет русский мир смог преодолеть вынуждающую целостную этноландшафтную ограниченность и смог включить в себя поисковые формы метагосударственного «собирания русской земли».

В работах А. Зиновьева была предложена концепция сверхобщественного слоя, возникающего исторически после «общинного» и «общественного», которую можно было использовать для этой новой – и еще очень слабо схваченной в образных и концептуальных текстах! - русской встроенности в мировое пространство, однако после возвращения в Россию автор, явно испытав на себе воздействия «русской базового – «жертвенного!» - кода», не смог развить её для новой ситуации - прохождения мирового пространства через череду глобальных кризисов (Александр Зиновьев, «Глобальное сверхобщество и Россия»), и ограничился только описанием возможной катастрофичности.

После кризиса 1998 г. над поисковым возобладал традиционный подход к однородному укреплению аксиоматического ядра русского самообраза и воссозданию элементов исторического прошлого.

Кризис 2008/09 гг. снова заставил говорить о необходимости «модернизации», однако преобладающим оказался взгляд на наше ближайшее будущее как на неизбежную вестернизацию, задавая тем самым весьма ограниченный спектр рациональностей и социальных технологий, задаваемых набором базовых ценностей.    

 

3. Сущностная основа западного трансгрессизма.

Говоря о развитие «русского базового текста» мы использовали те представления о том же христианском мифе, которые сохранилось до настоящего момента как обрядово-понятийный текст, используемый в культовых практиках, культурном и символически-технологических процессах.  Сейчас мы попытаемся ввести несколько общих представлений о сущностной трансгрессии, которые позволят нам еще ближе подойти к решению проблемы утверждения нового базового текста.

Любая возникшая сущность начинается как дао-процесс (трансцендентно-имманентный,  http://aleksandrov-a-i.livejournal.com ), который в некий момент актуализирует одну из своих точек активности, после чего происходит присоединение мыслеформы к активной в этот момент точке (чакре) субъекта (индивидуального или личностного).

Можно, следуя «Психонетике» О. Бахтиярова, предложить такую последовательность трансгрессии – в «абсолютно пустом пространстве» активируется архетип, который (как символ/сущность S1) начинает разворачиваться в среде D1. Если энергия разворачивания архетипа приводит к границе сред D1 и D2, то возникает или отражение от границы и вторичная переустановка символа/сущности S1, или преодоление границы и разворачивание архетипа в среде D2 (как символ/сущность S2).

Теперь мы имеем в наличии два символических потока/процесса – S1 и S2. Возможно так же, что при дальнейшем развитии процессов дифференциации в средах D1 и D2 и появления подсред D11 и D12 или D21, D22, D23 могут возникать дополнительные дифференциации потоков S1 и S2 в S11, S12, S21, S22, S23.

Как пример: современное христианство четко разделяет свой центральный литургический процесс (евхаристии, «причастия Телу Христову») по фазам исторического попадания в разные этноландшафтные среды. К примеру, уже давно разделены причастия армянской и европейских церквей. В свою очередь, римско-католическое причастие недоступно для православных Восточной Европы (и наоборот).

Вопрос о возможности совместного проведения литургии неоднократно поднимался самыми различными политическими и культурными деятелями, но… он (вопрос) содержательно упирается в УЖЕ сущестующее разделение (или, точнее, акценте на РАЗНЫЕ пространства «поедаемого тела Христа»,  хотя еще апостол Павел говорил о недопустимости такого разделения («Кто из вас говорит «Я – Аппосолов, я – Павлов, я – Христов» и т.д.), но процесс христианизации имеет свои собственные законы, которые связаны с теми этноландшафтными средами, в которых он происходил. Один из первых соборов как раз и решал задачу – необходимо ли обрезание для нееврейских неофитов или нет? Т.е. следует ли первоначально создавать среду «исхода», а только потом, после становления вчерашнего язычника как иудея, крестить его в веру «о пришедшем и распятом на кресте Машиахе/Спасителе». Решение было принято вполне политическое, так как преобладало убеждение о скором Втором пришествии Христа, но… процесс пошел, пошел, пошел, и уже во втором веке начали появляться разночтения и версии, появились различные списки Евангелий, поместные церкви придерживались тех или иных литургических особенностей, которые постепенно и привели к «ересям», отпадению отдельных общин от общего христианского поля. Еще большего сумбура добавило принятие римскими императора христианства как официальной религии (император Константин увидел крест в небе перед решающей битвой за трон…). Появление такого праздника как «Крестовоздвижения», - принятого под воздействием успешных археологических раскопок в Иерусалиме IV н.э. женой императора! - как раз и характеризует то новое, что возникло – из народной религии христианство перешло в пространство «официальной», трансформируя и создавая новые символы. Как реакция на это обмирщение и неизбежное уплощение самого мифа – возникновение многочисленного монашества, возникновение синайского исихазма как духовной теории и практики теофании, а затем и целой плеяды христианских философов, разработавших утонченное учение о Божественной Троичности.

Но возможно  ситуация разрыва сред, - о чём говорит известная фраза: «Не мечите бисер перед свиньями»! – когда среда за границей оказывается не способной к развертыванию в ней архетипа, так как в ней не существует достаточно подготовленного материала. Возникает кризис, когда часть энергии простой уйдет в некий локальный циклический процесс каких-то маргинальных или обособленных групп, или уйдет в локальную пространственную нишу (как было с несторианами в Монголии), а большая часть энергии архетипа отразиться обратно в предыдущую среду. Но этот локальный процесс может в некий момент дать совершенно неожиданный «повтор к началу» - так возникает ислам как новая версия старого семитского монотеизма. Огромные массы жителей Передней и Средней Азии, Северной Африки и Пиренейского полуострова приобщаются к мифу о сотворении мира Первотворцом, перволюдях (Адаме и Еве), Аврааме и его сыновьях, получают/восстанавливают обрезание как символ завета с Единым Богом (Аллахом). Троичность Бога и Богосыновство Иисуса отвергается новым Пророком, создается новые орденные традиция суфизма, которая соединяет в себе прежние духовные практики с новыми архетипическими энергиями.

Но дальше процессы разворачивания архетипа нового монотеизма снова подпадают под общую закономерность разворачивания в разнообразной этноландшафтной среде - первоначальный единый толчок/поток делится на ветки – шиизм и суннизм. Огромный охват территорий и самого разнообразного населения, включенного в процесс исламизации, приводит к быстрому «остыванию», и уже к X веку исламский мир приходит к состоянию равновесия.

Но в неоднородных средах возникают и внутренние разрывы, преодолеваниемые чаще всего через возникновение «плотной версии» архетипа. Но через некоторое время под воздействием циклического процесса в этой субсреде может возникнуть процесс «высветления среды» и её переустановки. Так на переломе тысячелетий в Западной Европе происходит взрыв религиозного энтузиазма – возникает массовое «движение к Святой земле», к «освобождению Гроба Господня», возникает массовое храмовое строительство. Начинается процесс переустановки ТЕПЕРЬ УЖЕ западноевропейского христианского мифа сначала во Франции, Англии, а затем и в Священной Римской империи, отчасти – Венгрии и Польши.

Следующий такой процесс переустановки произойдет через пятьсот лет (и получит специальное название «Реформация») и будет сопровождаться разрушением «окостеневшего» церковного канона, отрицанием Святого Предания, формированием личностного отношения к христианской парадигме и расширение психопрактических схем прочтения «базовых текстов», доступных отдельному человеку и психологически кодирующие личностные образцы и самообразы. Одновременно возникают целые области жизни и культуры, где происходит разрушение прежнего целостного общего аксиологического (ценностного) языка, и замена его локально-профессиональными. Процесс модернизации приводит, с одной стороны, к ослаблению связи с животворящими основаниями первомифа, перенося эти основания в сферу культуры, или еще более локально – искусства или науки, с другой, общественная эмансипация приводит к тому, что к концу второго тысячелетия личностный процесс «восприятия Христа в себе» исчерпывает себя как тотально-целостный, превращаясь в одну из локальных психопрактик. А сами прихопрактики, организующие репертуар аксиоматических состояний сознания/воли, «… уже сегодня имеют развитую институциональную инфраструктуру в виде общественных движений, профессиональных ассоциаций и учреждений гуманитарно-психологического профиля, разветвленной сети психологических институтов, консультаций и групп, потока специальной и популярной литературы, сообщений в каналах массовой информации. Интеллектуальным обеспечением этих психопрактик является цикл академических и "альтернативных" дисциплин, объединяемых под общим названием гуманитарной психологии. Для психопpактик личностного роста характерна перспективная тенденция к синтезу концепций и техник, относящихся к традиционной психологической культуре разных эпох, регионов и народов, с одной стороны, и современных научно рационализированных и экспериментально реализованных психотехник с другой. (О. Генисаретский, «Иное. Хрестоматия нового российского самосознания»)....

 

4-5. «Немного процепции не помешает!».

Выявленная нами логика развертывания исторического процесса никак не давала ответа – как же можно создать не вынуждающую вестернизированнную перспективу для русского мира, а используя возможности для свободного самоопределения и самореализации в деятельности.

Пока что мы опиралась на идеальные конструкты, «…которые ввел Станислав Гроф — один из основателей трансперсональной психологии. Он вывел теорию перинатальных матриц. По его представлениям перинатальные события у человека фиксируются в виде четырех основных матриц (клише, штампов), соответствующих процессу беременности, родов и послеродового периода. Они называются базовыми перинатальными матрицами:

·                     Первая перинатальная матрица: «Матрица наивности». Эта матрица формирует жизненный потенциал человека, его возможности, способность к адаптации. 

·                     Вторая перинатальная матрица: «Матрица жертвы». Формируется с момента начала родовой деятельности до момента полного или почти полного раскрытия шейки матки. Родостимуляция формирует патологическую матрицу жертвы.

·                     Третья перинатальная матрица: «Матрица борьбы». Характеризует активность человека в моменты жизни, когда от его активной, или выжидательной позиции ничего не зависит.

·                     Четвёртая перинатальная матрица: «Матрица свободы». Начинается с момента рождения и завершается в период семи дней после рождения, либо в первый месяц, или в течение всей жизни» (Википедия). 

После сравнения (на семинарах  осени 1998 года) известного идеально-типического анализа процессов перехода через исторические фазовые точки С. Кургиняна, нами была предложена гипотеза об идентичности хронотипического разворачивания в дородовой (доглобальной) фазе филогенетического и этногенетического процессов (http://www.psymoct.com/Sett/TotLwill/TotLwill2001.html ). И, как следствие этой гипотезы, была предложена концепции будущего перехода от ныне доминирующей «западной» МБПМ-III к антропной цивилизации как новой мировой базовой перинатальной матрице (МБПМ-IV).

Однако сам процесс формирования вышеназванной гипотезы в виде символического языкового текста столкнулся с очень важной проблемой инкультурации, с которой приходится часто встречаться при архетипическом анализе и работе. Преобладание на первой фазе раскрывающегося для сознания сокрытых ранее пространств симультанных целостных образов «озарения» или «духовного запечатления», в которых энергийные комплексы преобладают над символическими, привели к тому, что схватываемая реальность не была переведена из метафорического поля в гуманитарно-психологическое, и только знакомство с языком «перинатальных матриц», предложенным С. Грофом, дало возможность для перевода открывшегося содержания в приемлемые для коммуникации формы и тексты.

Вторая попытка инкультурации открывшегося содержания была предпринята нами (в виде текста с сайта лаборатории МОСТ www.psymoct.com ) в кулуарах Саратовской ярмарки социальных и культурных проектов ПФО-2001 (Приазовский Федеральный Округ  , 2001 г. ), но... здесь мы снова столкнулись с проблемой «прочтения поисковых текстов» в той или иной профессиональной среде. Введенный в широкий оборот в гуманитарной психологии язык «перинатальных матриц» как идеальных конструкций не был знаком представителям культурологи и социологии, тем более – политики, так что обсуждение особенностей формирования «матрицы свободы» не как филогенетический, а как этногенетический процесс, перевод вынуждающих действий социальных условий в особую психопрактику, культивирование которой будет составлять важную часть культурно-ценностной политики, не сложилось. 

Дальнейшая работа в рамках лаборатории МОСТ (лето-осень 2002 г.) была основана на использовании – как базовых! - техник холотропного дыхания для формирования этой психопрактики «перехода к антропной цивилизации».

Увы, вместо этого в рамках лаборатории возникла очень эмоциональная конфликтная ситуация  между одним из руководителей лаборатории и автором текстов для сайта. Автору пришлось покинуть лабораторию МОСТ и попытаться использовать для своего поиска (2003-2005 гг.) участие в других психопрактикующих группах (практики традиции сант-мат, и гипосуфийские семинары Норбекова, православная миссионерская школа).

Опыт участия в этих группах дал возможность оценить трудность принятия ценностного содержания разных (а тем более «другой») традиции, что заставило снова вернуться к более рефлексивно созданным группам, основанным не на «вынужденном» (обстоятельствами рождения, жизни, средой, здоровьем и т.д.), а на «свободном» взаимодействии его участников. «При этом участники оказываются во власти иных способов мышления, чувствования, восприятия до такой степени, что их… воззрения на мир способны полностью измениться. Они становятся другими людьми, участвуют в новой, необычной традиции» (П. Фейерабенд, «Наука в свободном обществе»). 

Весной 2005 года в рамках лаборатории МОСТ возникло новое проектное объединение, решившее заняться формированием «школы нового века». Используемые для этого психопрактики «ключевания», создания групп переменного направленности личностного роста, предложенная для работы концепция «ЭйдоХроноТопа» позволили к 2007 году выйти на создание особого «мирового архивного пространства», которому было предложено название «Шангри Ла plus». Подключение к работе лаборатории еще одного участника, предложившего создать проект виртуального жертвенника «радужный мост» (http://www.raduga.psymoct.com ), позволило выйти на новый уровень хронотопической работы: уже летом 2008 года была получена информация о циклах и этапах разворачивания работ по созданию «школы эры Водолея», и подсказана концепция исторического движения русских столиц, но… одновременно с этим, снова возникла прежняя конфликтная ситуация в руководстве лаборатории.

Попытка альтернативного выхода из формы лабораторного семинара к более размытым формам ценностной коммуникации с другими «свободными группами» (Вл. Лебедько, С. Переслегина, О. Бахтиярова) показал необходимость связи процессов инкультурации тех или иных ценностей с процессами личностного роста, даже в предположении синергийной открытости сознания и воли центральных фигур психопрактикующих групп предложенной процепции, «т.е. как предвосхищающая возможность какого-то жизненного мира, испытываемого далее ценностным сознаванием на его обитаемость» (О. Генисаретский, «Культурно-антропологическая перспектива», http://old.russ.ru/antolog/inoe/genis.htm).

Использование психопрактик или методов работы, характерных именно для этой традиции или группы, показало всю сложность такого сетевого подхода.  

В этом смысле предполагаемое участие в круглом столе «Архетипические методы и исследования в психологии, психотерапии, культурологи, различных областях науки и искусства» можно рассматривать как «сюжетно-иконически выраженный процесс, в ходе которого может сохраниться естественность и свободообразность обитания в процептивно схваченном мире» (там же).   

 

6. Так где же будем строить инноград,  това’ищи?

Особенность русского преодоления очередного исторического кризиса – через создание новой столицы (нового образа) в новом пространстве, похоже на настоящий момент исчерпала себя: почти все мировые пространства уже разобраны, а простое отторжение чужой территории будет означать длительную войну, на которую сейчас нет сил. Еще один вариант - перенос этой новой столицы куда-то в неосвоенный еще центр провинции, но этот путь «опричнины» тоже не даст возможность выйти за рамки уже существующих ограничений базовой матрицы. Единственно возможный путь – создание такой «столице» в виртуальном пространстве, но… уровень информационного обеспечения еще не настолько развит, чтобы эта столицы попросту «не уплыла в никуда» или попросту, «зависла». Решение может состоять в другом – в переходе от центростремительного к множественному проходу через «узкое горло исторического сжатия». Но это автоматически означает радикальную перетрансформацию русской матрицы, на которую необходимо получать соответствующие «разрешения сил сохранения и стеснения разнообразия», вынуждающих предъявить соответствующие гарантии сохранения при этом «судьбы народа», так как это (перетрансформация) вызовет усиленную дифференциацию единого пространства, могущее привести к простому распаду единого русского эйдохронотопа.

Пока что эти силы ограничивают уровень разнообразия достаточно традиционными способами: «В доинформационном (индустриальном или раннем постиндустриальном) состоянии интегрированность и стабильность общества обеспечивается принятием достаточно стабильной и однородной системы ценностей. Новые вынуждающие условия информационного общества - поток научно-технических инноваций, неопределенность будущего и связанная с ней рисковая динамика, обнаруживающаяся дисфункциональность социальных институтов и практик, сложившихся в индустриальную эпоху, - приводят к дестабилизации и дезинтеграции общественной жизни. Причем одной из предпосылок этих деструкций, согласно мысли Г.Вайса, оказывается нерефлективное следование императивам прежде принятых ценностных систем. Достижение состояния интегрированности и стабильности в радикально новых условиях информационного общества требует столь же радикальных ценностных изменений» (О. Генисаретский, «Культурно-анпропологическая перспектива», в сборнике «Иное»).

Причем задача эта не только русских властных элит, даже понимая это – необходимость «радикальных ценностных изменений»! – существующие мировые властные элиты оказываются не способными на такое изменение: часть мировой души, отданной на то, чтобы остановить историческое время, «на остановку сегодняшнего состояния вещей мировой экономики», УЖЕ настолько велика, что нарастающая волны мировой депрессии, охватывающие целые нации, становится почти неостановимыми. Внутреннее стремление к стабильности, к устойчивости, комфорту во всем мире приводит к тому, что ценностная плотина, перекрывающая потоку нового, идущего из будущего, становится всё выше и выше, а нарастающие сбои все «случайнее» и «непредвиденнее», что является явным признаком углубления оснований кризиса, все катастрофичнее.

В этом смысле, мировая система актуализировала свою катастрофическую часть мировой пеританальной матрицы, которая имеет своей проекцией как раз российскую пространственность (как специально сформированное мировой историей «слабое звено»). Опять на России будут испытывать механизмы освобождения утраченной части мировой души, преодоления такого порядка, способного на выведения остальной части мирового сообщества на новый виток развития.

В этом смысле «русский инноград» может быть как раз тем пространством, в котором происходит ОПЕРЕЖАЮЩее – и сознательное! - освобождение мировой души. Понятно, что, скорее всего, он не может быть «только центрическим» - как раз разные модели освобождения могут отрабатываться в совершенно разных местах, наиболее подходящих под ту или иную часть общей программы «освобождения от зацикливания на существующем», уже реализованном, а потому и комфортном, так как усилий при этом затрачивается гораздо меньше, чем при поисковом характере жизнеустроения.

Наиболее болезненным вопрос такой сети может стать связность процессов, происходящих в самых разных городках «русского иннограда». Причем, мы здесь имеем в виде не только территорию существующей России, но и самые разнообразные «русские» диаспорные ситуации, включенные в общий процесс «инноградства» (вплодь до иноэтнических групп, готовых работать над этой «русской» проблематикой!).

Как показывает опыт нашей лаборатории «МОСТ» (и объединенной кафедры САиУСП), эта проблема может стать одной из самых актуальных (и конфликтных!), так как формирование иннограда всё время будет натыкаться на ограничения «русской судьбы», ведь именно изживание этого мирового перинатального матричного ограничения и будет той самой освобождающей работой, на которую будет нацелен инноград…

Продление-в-ином и есть преодоление исторической судьбы, когда наиболее крупные препятствия и «непреодолимые обстоятельства» снимаются или облегчаются до такой степени, что перестают быть таковыми по сути, не есть задача «очищающей от пут темного, т.е. нерефлектированного прошлого модернизацией», как обычно мыслит это так называемый практический реализм. Это по большей части нахождение той самой результирующей дистанции между этносом, питаемым этноландшафтной витальностью, и рефлектирующим реализмом, опирающемся как на культурно-антропные традиции, так и футурулогическое проектирование.         

 

Пушкин-Грилленкопф Ю.А.

WWW.PSYMOCT.COM