PSYMOCT.COM

ЖАРКО? ЖАРКО?! ЖАРКО!

«Я – крокодил, главенствующий над страхом.

Я – Бог – крокодил при пребывании его души среди людей.

Я – Бог-крокодил, выявленный для уничтожения.

Я – рыба великого Гора) ибо Макара есть «Крокодил», проводник Варуны).

Я погружен в Секхем)».

«о, мое сердце, сердце предка, необходимое для моего преображения… не разъединись со мной перед стражем весов.

Ты – моё Я – внутри моей груди, божественный спутник, наблюдающий за моими телами».

«Одно из объяснений истинного, хотя и скрытого, смысл этого египетского религиозного глифа очень просто. Крокодил первый пробуждается к ожиданию и встрече пожирающих огней утреннего Солнце и потому он скоро стал олицетворять солнечное тепло. Когда солнце восходило, это было как бы прибытием на землю, в среду людей. «Божественной Души, вдохновляющей Богов». Отсюда - странный символ. Мумии надевали голову крокодила, чтобы показать, что это была душа, прибывающая с земли».

Крокодил иногда можно было изображать в виде зуба, некой обнимающей, удерживающей оболочки вокруг излучающей части души (её образ – солнце).

«Все распроданы по одиночке»

(«Горе от ума», А.Грибоедов)

ОТ редакции: наш прошлый спич по поводу «докторов всяких-разных наук» не мог не быть воспринят как жалоба от неполученной премии «Эксперта». Действительно, приятно получить награду из рук уважаемых в обществе людей («Чины людьми даются»). Еще приятнее, когда это общество как-то, но реагирует на твои труды. Но… в отличие от грибоедовских времен («Времен Очаковских и покоренья Крыма»), современное общество прекрасно усвоило главное правило рефлексизма (пиаровщины): всякая реакция («Ах! боже мой! он карбонарии!») - уже хорошо, пусть она будет резкой, грубой, яростной, наглой, любой! Только бы она была! (Например, поутру идя на работу, вы найдете сломанный крюк… вы просто положите его в свой портфель и пойдете дальше. И только какой-то время спустя, читая текст уважаемого аналитика, вдруг найдете там генеалогию «крюк а», связанную и с проблемой чекизма, и с проблемой интерференции спектральных линий-откликов на статью «последнего чекиста» и т.д. Но от этого крюк не станет НЕ-крюком, или, что еще лучше – НЕ-сломанным крюком… Как «читать» такого рода тексты? Всё – кердык нашему «крюку»? Метафорическому? Или какому? Кто будет озвучивать такого рода «тексты»-знаки?).

Оказывается, что общественный бульон, перенасыщенный самого разного рода текстами, картинками, перспективами, вдруг разворачивается своей какой-то новой стороной.

(Сразу же скажем – «не форматной», и даже «не умной»).

В этом весьма обильном общественном «слабом шуме» есть какие-то артефакты (иначе не сказать!), связанные не с поверхностными, пусть и сиюминутными колебаниями, а куда более серьезными глубинами, которые дают о себе знать таким непривычным образом. Правда, почему непривычным? Как раз этот образ был самым распространенным до самой победы Просвещения («Ученье – вот чума, ученость – вот причина»). Вот и наш великий трагик начинает свою пьесу со сна (выдуманного? Вряд ли – слишком быстро всё происходит, поэтому это, очевидно, сон второго или третьего дня…): «В саду была, цветы бесщетно там пестрели, // Искала я, мне чудится, траву».

Мы искали реакции – вот она и пришла. Правда, не совсем оттуда, откуда мы её, роодимуЮ ждали, но реакция есть – это уже радует и порой веселит:

А

Фамусов (ничего не видит и не слышит).

И это понятно, язык снов, знаков-сайнов (не сайтов!) это особый язык, очень подвижный и сложный.

И теперь можно сыграть «Горе от ума» совсем по другому: Молчалин (новый Чацкий!) отказывается ехать из своей Твери в столичный град. Не берет чин асессора. И всё почему? Он – франк-масон? Он «мистик-одиночка с мотором»?

И Софья Павловна (прошло почти десять лет), похоронив отца, едет в Тверь.

Хочет проветриться от московских гостиных, осмотреться – что делать в жизни дальше, ведь она уже не сентиментальная девочка, начитавшаяся французских романов.

Да, ейный муж, юнкером попав на Сенатскую площадь, был там убит. Она вдова.

Итак, вдова опасного декабриста, - хорошо, что убитого! – шепчут по углам московских гостиных, решили развеется, съездить в их тверское имение, попутно желает посмотреть, -кто-то ей говорил, - какого-то странного человека по фамилии Молчалин.

Он, как мы уже и сказали, живет в Твери, где-то служит.

Они встречаются. (Но они не были знакомы!! Ведь Молчалин НЕ УЕХАЛ в Москву!!!).

Он действительно оказывается «безумным». Но в провинции с этим более просто – ну, что-то там такое говорит человек, с кем не бывает! Здесь много пьют, много всякого, разного. Одно слово – провинция, «недотопыха»!

Он что-то такое начинает ей говорить о своих знаках, виденьях. Она, под впечатлением от встречи, тоже начинает видеть какие-то смущающие её сны: их старый дом в Москве, какой-то сад (может быть даже «вишневый»! – sic!)…

«Пол вскрылся,

встали вы оттуда

Смерть на щеках, и дыбом волоса.

Тут разные смущенья! чудеса!

Полк всяких лиц, раздался шум побоищ.

Вы в пропасть за собой меня влекли,

Нас провожали стон, рёв,

хохот, свист чудовищ!

Он вслед кричит!..».

«Забылись мы, и шли часы покуда».

Вообще, тема часов – одна из самых интересных в обеих пьесах («Горе от ума» и «Вишневый сад»). Само начало пьес нас отсылает к каким-то «прежним временам». И там, и там время становится главным действующим лицом. (А конец – к грядущим…).

И вот наша героиня (Софья Павловна, 33 лет от роду) начинает путешествовать по своим виденьям. Она переносится во времена Александра II, прямо на метастраницы «Братьев Карамазовых».

Отец Карамазов, поучающий своих сыновей как им жить, очень напоминает ей папеньку, Павла Афанасьевича Фамусова. Иван, сидящий напротив него, Александра Алексеевича Чацкого, Дмитрий, почему-то Скалозуба, но не удачливого, а как раз совсем наоборот – прокутившего полковые деньги, и теперь тоже не понимающего, как ему жить, застрелиться или остаться жить подлецом…

Только Алексей ей кого-то напоминает… Молчалина?? Из Твери?

Что ей делать в этой ситуации?

Они, как будто, за стеклом, что-то обсуждают, что-то говорят, ругаются, показывают.

С разных сторон заходят еще какие-то люди.

Что ей здесь делать?

Что ей показывают в этой гостиной?

Смердякова – вот что!

Слугу-приживалу, убившего своего благодетеля!

Причем Смердяков бесконечно – почему-то! – похож на Молчалина, простой человек, из народа, без барских этих привычек.

Без умностей и надломов Ивана-Чацкого, не сумевших найти себя в российском пространстве. Тень, створоженная в образ.

И ей снова хочется пожалеть эту Тень.

Почему?

Она об этом не думает. Просто так – жалость идет откуда-то из её глубины, возможно из её прошлых жизней.

Мочалин-Алексей подходит к ней, улыбается тихо, печально, понимающе. Что-то говорит ей о необходимости принять себя в этом желании, совершить жертву, отдать себя.

Но ей не хочется. Хочется остаться собой.

Пусть даже изрядно постаревшей.

И не знающей, как ей жить дальше. Чем жить.

Она же (в зеркалаХ) – Аделаида Ивановна Миусова, Катерина Ивановна, обиженная в свои семнадцать лет внезапным и немотивированным (как её казалось!) отъездом Чацкого из Москвы, и внутренне решившая «проявить женскую самостоятельность, пойти против общественных условий, против деспотизма своего родства и семейства, а услужливая фантазия на миг убедила её, положим на миг, что Федор Павлович (Дмитрий, Молчалин) несмотря на свой чин приживальщика, все-таки один из смелейших и насмешливейших людей той, переходной ко всему лучшему, эпохи…» («Братья Карамазова», Ф.М.Достоевский).

«Однако есть приметы?»

Софья (смотрит на него пристально)

Мне кажется.

Первая волна – найденный зуб крокодила посреди улицы. Сломанный. Солнце вырвалось из своей темницы, сломав удерживающую решетку. Со стороны Шангри Ла plus.

И загорелся свет с другой стороны, со стороны «Радужного моста».

И высветил дорогу, уложенную (уже!) смальтой. И блестящую в проявленном свете. Дорога, ведущая в новое пространство.

Уже проявившаяся.

Осталось самое малое – начать движение по ней.

По этой дороге Жизни.

Пушкин-Грилленкопф Ю.А.

WWW.PSYMOCT.COM